Уже сколько лет ты изымаешь десять процентов, чтобы успокоить свою совесть? Попробуй все это сложить…
– Это – пожертвования на благотворительность, – весело прервал его Макс. – Я хочу не успокоить свою совесть, а облегчить свою душу. Я вор, Жан, блестящий вор, и я думаю не о тех, у кого краду, а о тех, у кого нет ничего, что можно было бы украсть… – он замолчал, глядя на мерцаюший кончик своей сигары. – Я не смог бы жить по законам других, но по своим собственным – обязан.
– Церкви, которым ты отдаешь свою десятину, послали бы тебя в ад.
– Я побывал и в худших местах, чем тот ад, которым нас пугают священники.
– Это не шутки.
Вставая, Макс незаметно усмехнулся. Он знал, что вероисповедание Леклерка простирается от католицизма до вуду, включая любые подходящие суеверия между ними.
– Тогда можешь считать, что эти деньги – наша с тобой страховка. Возможно, что моя глупая щедрость обеспечит нам в будущем местечко попрохладнее. Ну что, пошли спать? – он положил руку на плечо Леклерку. – Завтра расскажу тебе, что я запланировал на несколько ближайших месяцев.
Люк знал, что он нашел свой рай. Следующий день был выходным, поэтому он спокойно бродил по дому и жевал пирожки, случайно обнаруженные на кухне. За ним тянулся след из сахарной пудры: по первому этажу, потом наверх по лестнице, на один из длинных, обвитых цветами балконов и обратно вниз.
Он не мог поверить своему счастью.
Ему выделили собственную комнату, и он провел почти полночи, все в ней рассматривая и изучая. Его очаровали высокая резная спинка кровати у изголовья, нежные блестящие обои и расплывчатый узор ковра. Там же стоял огромный шкаф, который Макс назвал «армуяр». Люк подумал, что в нем поместилось бы больше вещей, чем один человек может сносить за всю свою жизнь.
И там были цветы. Высокая голубая ваза была полна ими. Никогда раньше в его комнате не было цветов, и хотя Люк понимал, что не должен ими любоваться, как какой-нибудь капризный неженка, – все равно, от их хрупкости и пышности он почувствовал глубокое тайное удовлетворение.
Люк передвигался по дому совершенно беззвучно, как тень. Он не был уверен в Леклерке, поэтому ловко избегал его, пока проводил разведку территории.
Мебель отражала элегантный вкус Макса. Теперь Люк лучше почувствовал своего наставника, хоть и не мог знать, что вокруг – английский и французский антиквариат. Перед его глазами были просто блестящие изящные столы, пышные диваны, прелестные китайские лампы и мирные пейзажи.
Хоть ему и понравился весь дом, но своим любимым местом Люк сразу определил балкон своей комнаты. Оттуда он наслаждался жарким ароматом цветов и улицы, смотрел на щелкавших фотоаппаратами или покупавших сувениры людей.
Волей-неволей Люк заметил, что в этом городе люди обращались со своими кошельками и портмоне на удивление небрежно. Женщины с болтающейся на плече сумочкой, мужчины, засовывавшие деньги прямо в задний карман расклешенных брюк. Просто рай для карманного воришки! Если с Майами ничего не получится, решил Люк, то он и здесь отлично проживет – особенно если приплюсовать его стипендию как ученика колдуна.
– Ты везде рассыпал сахар, – сказала Роксана у него из-за спины.
Люк напрягся. Он опустил глаза вниз, на свои руки, и недовольно поморщился. Все пальцы были перемазаны сахаром. Он поспешно вытер руки о джинсы.
– Ну и что?
– Леклерк с ума сойдет. От сахара заводятся тараканы. Он еще раз вытер руки, потому что теперь они казались липкими.
– Я уберу.
Она подошла к нему, стала рядом у перил. В желтом костюмчике с шортами Роксана выглядела просто отлично.
– Что ты делаешь?
– Просто смотрю.
– Папа сказал, что сегодня у нас свободен целый день. Завтра мы начнем репетировать новые номера программы кабаре для клуба.
– Какого клуба?
– «Волшебная дверь». Мы там работаем, – она принялась играть с цветами, оплетавшими перила. – Там мы показываем номера посложнее, чем на карнавале. Иногда папа меняет программу два раза в день, а иногда мы работаем специально для отдельных посетителей.
Люк постепенно забыл о своем страхе перед Леклерком и о возможном наказании. Он еще не знал, какое место сможет занять в программе кабаре, но ему ужасно хотелось в ней участвовать.
– И сколько выступлений за один вечер?
– Два, – сорвав цветок ломоноса, она попыталась намотать хрупкий стебелек себе на ухо. – В восемь и одиннадцать. Наши номера – гвоздь программы, – Роксана наморщила носик. – Мне придется каждый день спать после школы. Как маленькой.
Но Люка совершенно не интересовали проблемы Роксаны.
– А он будет показывать карточные фокусы?
Она, наконец, прикрепила цветок и направилась в комнату, чтобы полюбоваться на результат перед зеркалом.
– Ой, да он какие-нибудь новые придумает.
Люк кивнул и задумался. У него уже очень неплохо получались те фокусы, секреты которых он, подольстившись, выманил у Роксаны. И не меньше часа в день он тренировался с наперстками. Но теперь все это надо было показать Максу. Он не пережил бы, если бы его выбросили из программы.
– Папа дал мне денег на мороженое, – она высунула голову через балконную дверь. – Хочешь?
– Нет, – Люк был слишком занят, чтобы отвлечься на угощение или компанию восьмилетней девчонки. – Иди отсюда, ладно? Мне надо подумать.
– Мне больше достанется, – и Роксана умчалась, едва сдерживаясь, чтобы не обидеться.
Оставшись один, Люк быстро достал свои карты и стал тренироваться. Но он едва успел сделать фокус «Тузы сверху», как его снова отвлекли.
На этот раз это был голос. Люк никогда раньше не слышал ничего похожего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26