как он мог писать
такие глупые стихи?! Однако одно стихотворение, датированное
1984 годом, то есть одно из последних, привлекло его внимание,
и ему даже показалось, что это и есть именно то, что он искал.
Названия у стихотворения не было, а звучало оно так:
Раз по полю шли слепые -
наугад ища приют,
про себя ругались, злые:
нет его ни там, ни тут!
Но случись, им повстречался
добр молодец лихой,
и к нему тут обращался
старец во сто лет с лихвой:
"Далеко ли до приюта,
ты нам, молодец, скажи,
водит за нос нас Иуда
в чистом поле и по ржи".
"До него подать рукою, -
молвил малый - не дурак, -
только с вашей темнотою
не достичь его никак.
Да и нашто он вам сдался?!
Знаю место - это да!
Я как раз туда собрался,
кто со мною - так айда!
Там хрустальные все замки,
реки полные вина,
пятки лижут куртизанки,
вот кака хреновина.
Но вы зря не тратьте ноги:
хоть глаза протри до дыр,
не увидите дороги -
нужен всем вам поводырь".
"Эт' ты, парень, судишь здраво,
где же взять его, вот што..."
Усмехнулся малый браво:
"Стой, старик, а я на что?!
Вас доставлю в лучшем виде
я в тот славный чудо-град,
не останетесь в обиде:
блага всем там привалят".
Покумекали слепые:
Бог не выдаст, а свинья
раз не съела и доныне,
так не съест... Пошли, братья!
И рванули всем кагалом
за своим лихим вождем,
да по чаще, по завалам,
да под градом и дождем.
Ни на шаг не оторвались
от вождя, что вел всех их,
хоть о павших спотыкались,
о товарищей своих.
И вот как-то спозаранку
крикнул вождь: "Пришли, шабаш!
Мать твою тудыть в изнанку,
чудо-город теперь наш!"
Ликовать слепые стали,
только слышат... что за бред?!
Вроде рыщут волчьи стаи...
"Эй, вожак, ты чуешь, нет?"
Справа воют, слева воют...
Где же девки, где дворцы?
Ты куда завел нас?!" -
ноют обреченные слепцы.
И дрожа, что лист, от страха,
волос дыбом, бел, как мел,
мальчик в порванной рубахе
взял с испугу - да прозрел...
И услышали слепые
не по-детски страшный глас:
"Наш вожак... о, все святые,
он и вовсе-то без глаз!"
Дочитав, Федор так и не вспомнил свой сон, но все же
успокоился, точно узнал что-то важное. Он достал хранившийся на
балконе под клеенкой велосипед, накачал колесные камеры,
переоделся в свою старую одежду, сунул в карман маринкину схему
и вышел из дома.
4. Путевые заметки
Улица встретила Федора мягким августовским днем: лениво
светило солнце, теплый воздух был пропитан свежестью прошедшего
ночью дождя, к мокрым от луж колесам приставали превратившиеся
в мусор опавшие цветы липы. Федор выехал на Ленинградское шоссе
- мчаться по нему было одно удовольствие: ни одной машины, а
значит, не нужно жаться со своим велосипедом к самому краю
самой крайней полосы. Он весело нажимал на педали, и его уже не
тяготило безлюдие, как днем раньше. "Однако я стал привыкать к
новой жизни, - отметил он про себя. - При желании в ней можно
найти даже свои плюсы, например, машин не стало, заводы не
работают, стало быть, атмосфера не загрязняется, да и вода с
землей тоже". И действительно, проезжая мимо станции метро
"Войковская", он заметил, что воздух там стал совсем чистым, не
то что в былые времена, когда вовсю работал химический завод
"им. Войкова", теперь можно и без противогаза полной грудью
дышать... Но на каждый плюс есть свой минус: на той же
"Войковской" его приветствовал с установленного на газоне возле
дороги огромного телеэкрана все тот же постылый царь: "С добрым
утром, дорогой Федор Васильевич! Скатертью вам дорожка!" Федор
сделал вид, будто ничего не слышал.
Доехав до Речного вокзала, Федор вспомнил, что в этом
районе недалеко от шоссе жил когда-то его приятель Володька
Горячин. Надежды на то, что он живет в том же доме и по сей
день, не было почти никакой, а если учесть к тому же массовое
бегство из города... И все-таки Федор решил потерять двадцать
минут, но убедиться в том, что Горячина здесь нет, и на этом
успокоиться. Он свернул направо и проехал через Парк
воинов-интернационалистов к дому Горячина, стоявшему напротив
полуразрушенной церквушки. Федор позвонил в дверь, подождал
немного и собрался уходить, но тут щелкнули замки, и на пороге
появился сам Горячин, постаревший, потолстевший и полысевший.
- Кого надо? - спросил Горячин отнюдь не дружелюбно,
затягивая туже пояс на синем махровом халате.
- Тебя, хер старый! - крикнул Федор весело.
Горячин подозрительно глянул на патлатого ханурика с
бородой до пояса.
- Не узнаешь, морда! - окончательно развеселился Федор. - А
если по рогам зашарошить?!
- Ты что ль, Федор? - улыбнулся Горячин, хлопая Федора по
плечу. - А я-то думаю, что за член бородатый ко мне заявился?!
Проходи давай!
- Да, с бородой я оплошал, - признался Федор, - хотел
сбрить еще с самого утра, а вспомнил только на улице...
Возвращаться лень было.
- Вот теперь узнаю тебя! - рассмеялся Горячин. - Но ты все
же убери это безобразие, пока я тебя кирпичом не побрил. Иди в
ванную - там станок найдешь с лезвиями. А я пока легкий завтрак
соображу.
Когда Федор побрился и зашел на кухню, Горячин уже закончил
сервировку стола: в центре стояла бутылка армянского коньяка
"пять звездочек", а по краям на тарелочках - аккуратные
бутербродики с черной икрой, соленой кетой и копченой
осетриной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65