- Отнюдь... Скорее оформилась, я бы сказал, - улыбнулся
Федор.
- Я тебе дам "оформилась"! - зарделась она довольным
румянцем, - я тебя самого счас оформлю.
Федор подошел и поцеловал ее в теплые податливые губы.
- Думаешь, раз деревенская, так все можно?! - тяжело дыша,
Маринка вынула из-под подола руку Федора. - Поешь хоть сперва -
я мигом накрою!
Она и впрямь мигом накрыла стол на терраске: огурчики,
помидорчики, рассыпачатая картошечка под укропчиком и мутный
бутылек с огоненно-вонючей самогоночкой.
- Эх, за встречу! - занюхал Федор шибанувшую в нос
самогонку душистой краюшкой ржаного хлеба.
- Твое здоровьичко, Федюня!
"Что-то быстро она одеревенилась, - подумал Федор, уплетая
за обе щеки простую, но аппетитную снедь. - Была такая
амбициозная девушка, а стала совсем простая баба... Впрочем,
она, должно быть, и раньше такой была в глубине души, просто
выпендривалась по молодости".
- А ты давно здесь... проживаешь? - спросил он вслух.
- Да уж четвертое лето.
- Четыре года, значит? А я из твоей записки понял, что ты
только этой весной из города уехала.
- Так правильно, я ведь в городе зимовала.
- Неужели, каждый год на зимние квартиры подаешься?
- Да нет же, это случайно вышло. Мы со своей артелью
надумали той осенью яблоки на зимнюю одежку в городе поменять.
Ну, выторговали разбитый грузовичок у сламеров...
- У кого? - перебил Федор.
- Ну... это кто в самостройных развалюхах живет - ты,
небось, их видел на шоссе.
- А почему вдруг "сламеры"?
- Да Бог их знает, - пожала плечами Маринка. - В кузове
этого грузовика одна такая семья жила, а наши артельские им
домик из досок сколотили взамен. Но это ж не машина была, а
одно недоразумение: только задом шла, просто уссыкон! В общем,
пока ее починяли, ноябрь подкатил. Бабы еще думали, ехать - не
ехать, а мужики как развопились: зря, что ли, чинили?! Ну и
поехали... За руль сам староста сел... "Я, - говорит, - еще
через Саланг снаряды возил!" Приехали мы, значит, наменяли себе
шуб там всяких - я себе, кстати, котиковое манто за ведро
"белого налива" взяла - и на ночлег в Большой театр подались...
Это Нюрка из крайнего дома всех завела: ни разу, говорит, в
Большом не бывала! Разлеглись на сцене под пирамидой...
- Под чем?
- Ну... там декорации от "Аиды" остались... Лежим, балдеем,
программки изучаем... И так нам хорошо было, будто и правда к
искусству приобщились... А наутро встали, вышли на улицу - мать
моя женщина! - все белым бело, аж глаза режет. За одну ночь
чуть не по колено снегу навалило. Кинулись старосту искать -
нет нигде. Наконец, нашли в ЦУМе, в отделе тканей: он там спал
с какой-то проблядушкой, в материю завернувшись. Оказалось,
пропил он грузовичок наш...
- Да-а, - протянул Федор насмешливо, - раньше лошадей в
кабаке пропивали, а теперь грузовики... НТР!
- Так и пришлось в городе зимовать... А манто котиковое я
обратно на продукты сменяла... до сих пор как вспомню, так
слезы наворачиваются, ну до того жаль!
- А что, без грузовика никак нельзя было обратно добраться?
- Да и с грузовиком, наверное, не добрались бы - в сугробах
завязли, дороги ведь теперь никто не чистит. Трое парней,
правда, лыжи раздобыли и на них почесали...
- И дошли?
- Дойти-то дошли, только шубы с них "лесные братья" по
дороге сняли, так что все свое "хозяйство" пареньки отморозили.
Но и в городе мы натерпелись, вспомнить страшно, еле весны
дождались... Ну, ты ешь, Федяня, докушивай, а я пойду постель
разберу, чтоб не отвлекать тебя разговорами...
Федор быстро доел, вылизал вкусную тарелку и зашел в темную
комнату... Ничего не видно, темень, хоть глаз коли!
- Маринк, ты где тут? - спросил он.
- Ты что кричишь? - донесся горячий шепот.
- А что? - он тоже перешел на шепот.
- Иди сюда, - с кровати послышалось шевеление.
- Сейчас, сейчас! - Федор побросал одежду на пол и залез
под тонкое одеялко.
- Ой, руки холодные-е! - завизжала Маринка. - Ты такой
худенький, - прижалась она своей упругой грудью к его жестким
ребрам.
- А ты такая пухленькая! - обхватил ее Федор ниже поясницы.
- Где этот негодяй, который когда-то лишил меня
девственности?
Федор почувствовал легкое касание нежной ладони.
- Ты, Маришка, как слепой, ощупывающий лицо дорогого
человека после долгой разлуки, - засмеялся он. - Не лучше ли
устроить очную ставку с самой потерпевшей?
- Потерпевшая не возражает.
- Ну как, узнает?
- Наполовину, - хохотнула Маринка.
- А теперь? - поднапрягся Федор.
- Теперь до конца!
6. Из тыщи лиц узнал бы я мальчонку...
Весь следующий день Федор сибаритствовал, пока Маринка
трудилась на огороде. Он с самого начала хотел ей помочь, но
она не позволила: не мужское это, мол, дело - по грядке раком
ползать. От завтрака до обеда они с Маринкой повалялись часок
на кровати, а затем, разгоряченные, как из парилки, сразу же
прыгнули в прудик с холоднющей ключевой водой, немного остыли и
вновь занялись каждый своим делом... вернее, делом занялась
Маринка, а Федор от нечего делать отыскал хлопушку и взялся за
истребление мух на терраске. Особое удовольствие ему доставляло
шлепать этих насекомых на царском лике, "красовавшемся" на
экране телевизора в свою натуральную величину. Звук был
отключен, и при каждом ударе по носу сия августейшая особа
отшатывалась, по-шутовски мотая головой, и молча грозила
пальцем.
В погоне за крупной сине-зеленой мухой Федор наткнулся на
сервант, и его внимание привлекла прислоненная к миниатюрной
кофейной чашечке небольшая цветная фотография, отснятая на той
самой терраске, на которой он находился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65