Но смерть отчаянных взрослых
дядек с рапирами, мушкетами и ятаганами не воспринималась моим
детским мозгом как нечто, имеющее ко мне хоть какое-то
косвенное отношение. Детей по их отношению к смерти, пожалуй,
можно сравнить с животными. Скажем, домашняя кошка может
наблюдать смерть других животных - канарейки в клетке,
задушенной ею же мыши или собственных котят, утопленных в тазу
хозяевами, - но у нее нет способности к обобщению, и смерть
других животных воспринимается ею как отдельная случайность,
ничего не говорящая о ее собственной участи, уготованной ей
природой или человеком в будущем. В этом смысле можно считать,
что животные и дети по своему восприятию жизни суть бессмертные
существа. Они боятся боли и инстинктивно избегают смертельных
опасностей, но им неведом страх смерти, который приходит к
человеку, когда он осознает неминуемость своей физической
кончины.
Но еще больший шок ожидал мою неокрепшую душу, когда я
вскорости вслед за этим узнал о том, что вопрос о моей жизни
или смерти будет решаться совсем скоро, всего через семь лет,
потому что когда мне исполнится шестнадцать, специальная
комиссия определит, обладаю ли я особыми способностями, которые
дают мне право перейти в категорию Вечных, или же меня надлежит
истребить как негодный биологический материал, отбирающий
жизненное пространство и средства к существованию у одаренных
людей.
С паническим рвением я кинулся выискивать у себя
выдающиеся способности, которые могли бы дать мне путевку в
вечную жизнь, но ничего не обнаружил, кроме сущих глупостей,
типа умения шевелить ушами или сворачивать язык в трубочку. Мое
отчаяние усугублялось еще и тем, что моим соседом по комнате в
Интернате был спокойный уравновешенный мальчик Игор, отличник
по всем предметам, который проявлял особые способности к
философии. Высокий и голубоглазый, с волосами цвета спелого
пшеничного колоса, с виду он был нитсшеанской белокурой
бестией, но в душе неизменно оставался фаталистом и
флегматиком. "Будь что будет", - таков был его основной
принцип. Моих терзаний он демонстративно не приветствовал.
Допускаю, что втайне он мне сочувствовал, но утешать меня не
пытался, считая подобные переживания преходящей дурью.
В этот сложный для себя период я ощутил свое полное
одиночество и духовную оторванность от всего мира. Родители
навещали меня каждое воскресенье, но в их компании, которая
совсем недавно давала мне ощущение теплого семейного уюта, я
стал чувствовать себя еще более несчастным, потому что они уже
обрели свое бессмертие и прожили каждый по двести с лишним лет,
а я... К тому же, они получили свою вечную жизнь не за какие-то
заслуги, а наравне со всеми, родившись в счастливое время
золотого века победы над смертью, когда еще не было введено
"иммортальных квот" - они понадобились позже, с возникновением
проблемы перенаселения Земмли. Сейчас я очень хорошо понимаю,
что элементарно завидовал отцу, его жизненному благополучию и
устроенности, и ревновал мать к другим ее детям (их было
двадцать вечных, и я не знаю , со сколькими "забракованными" ей
пришлось расстаться, едва они достигли совершеннолетия), но
тогда эта тяжелая смесь из неосознанных детских чувств ядовитым
осадком ложилась на дно моего сердца. В присутствии родителей я
был предельно немногословен и раздраженно-тороплив, стараясь
побыстрее распрощаться с "предками", чтобы избежать разговоров
"по душам". Они чувствовали отчуждение в наших отношениях, но
не могли понять, отчего оно произошло, и страдали вместе со
мной... То есть, "вместе" во временных, но не в душевных
координатах.
Искать совет у учителей - значило прослыть подлизой, а
этого я не хотел из мальчишеской гордости, которую не мог
подавить даже страх смерти. Ежедневно, ежечасно и ежеминутно
размышляя над своим сложным положением, я, наконец, принял
единственно верное решение: обратиться за помощью к всемогущему
существу, к Спасителю.
И начались мои изнурительные ночные бдения... После отбоя,
дождавшись когда Игор заснет, я потихоньку вылезал из окна и
вдоль стены, по кустам приторно-пьянящей черемухи, чтобы не
заметил охранник на вышке, пробирался к церкви, зажигал свечи
перед алтарем и часами, стоя на коленях, молил Спасителя о том,
чтобы он послал мне какой-нибудь талант. И вот однажды, через
несколько недель таких ночных радений, когда я уже начал
отчаиваться, тело Спасителя неожиданно качнулось на
трехметровой виселице. Я огляделся по сторонам: пламя свечей не
дрожало, значит, сквозняка не могло быть. "Спаситель, я не хочу
умирать! - взмолился я, снова обращая взор к Его совершенной
фигуре. - Умоляю Тебя, даруй мне бессмертие!" В ответ
послышался тихий скрип, и тело на веревке стало раскачиваться,
как от ветра. Меня охватили одновременно два чувства: радость и
благоговейный страх. Сами собой слезы брызнули из глаз, и я
выбежал во двор. Но не успел я домчаться до своего корпуса, как
со стыдом осознал, что забыл поблагодарить Спасителя. Я пулей
примчался обратно в церковь, обхватил покачивающиеся деревянные
ноги повешенного мессии и, роняя на Его рассохшиеся ступни
крупные прозрачные слезы, впервые по-настоящему благоговейно
прошептал знакомое с раннего детства ритуальное благодарение:
"Данкешон, герр Каальтен-Бруннер".
Как только я получил благоприятный знак с небес, моя жизнь
мгновенно и чудесным образом преобразилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55