- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! Да убьем в себе Додолу!
Через много лет, когда его положение в Колдовской Дружине позволило
ему знать многое из того, чего не знают простые мужи-волшебники, Свет
выяснил, что кумиры Семаргла закляты таким образом, чтобы вызывать
особое чувство только у людей, отмеченных искрой Таланта.
За девять лет учебы в школе волшебников, с постепенным повышением
своей квалификации, Свет перестал испытывать это чувство. Зато он
научился понимать пересыпанные специфическими терминами проповеди.
Проповеди эти были разными - в зависимости от того, что происходило
в прожитый день. Позже, когда он стал мужем-волшебником, ему пришлось
бывать на еженедельных богослужениях, проводимых в храме Семаргла
самим Верховным Волхвом Бояном IV. Проповеди Верховного Волхва тоже
были разными. Но во все времена любые проповеди заканчивались одними
и теми же словами:
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! Да убьем в себе Додолу!

4. Взгляд в былое: век 75, лето 69, вересень.
Рубежник Микула Бондарь с младых ногтей внушал своему отпрыску две
вещи, в которые твердо верил сам. И потому к восьми годам Репня Бондарь
твердо знал: а) мать его Лада и сестра Купава - женщины и как всяких
женщин их необходимо любить, уважать и защищать; б) волшебники - единственные
счастливые в этой жизни люди. Первый постулат был законом для большинства
словенских мужчин, а второй стал естественным выводом для словенского
рубежника, у которого содержанием всей жизни была работа и который
был не слишком близок даже к обычным людям.
Семья рубежника жила на одной из дальних застав Южного Урала. Граница
княжества проходила в нескольких сотнях саженей от избы, где жили
два Бондаря и две Бондаревы. Впрочем, самого Микулы в тот день дома
не оказалось: он уже несколько дней находился верстах в пятидесяти
от семьи, на другой заставе, куда получил новое назначение. Через
день-другой он собирался прислать за женой и детьми экипаж.
Однако вместо экипажа пришли ордынцы. Это была первая из серии провокаций,
затеянных в то лето Ордой на юго-восточных рубежах княжества. Нападение
на заставу было хорошо подготовлено и прекрасно спланировано. Конная
полусотня вырезала рубежников в течение десяти минут.
Впрочем, о десяти минутах Репня узнал много позже. А в ту ночь они
проснулись от сухого треска выстрелов. Восьмилетний Репня уже прекрасно
разбирался в оружии - как-никак сын рубежника! - и сразу узнал голоса
ордынских "чингизов". Голоса звучали солидно и во множестве.
Пару раз, правда, им ответили и словенские "онеги", но быстро
затихли. Конечно, мушкет "чингиз" по сравнению с винтовкой
"онега" выглядит стареньким дедушкой, но когда этих дедушек
вдесятеро больше, а стрелять надо в упор, недостатки мушкетов как-то
скрадываются...
В избу Бондаря ворвались пятеро. Молодые уверенные в себе ордынцы,
все как один чернявые и узкоглазые - чистопородные монголы, сильные,
опытные. Пока они ломали дверь, мама успела запихать перепуганного
Репню в шкаф. Купава вскарабкалась на чердак. Дверца в шкафу оказалась
закрытой не полностью, но Репне поначалу ничего не было видно. Он
токмо понял, что зажгли светильню: по стоящей напротив шкафа родительской
кровати побежали неверные тени. А потом грубый голос спросил по-словенски:
- Где мужик?
- Нет его, - сказала мама. - На другой заставе.
По-видимому, незваные гости знали это, поелику искать не стали.
- А щенки где? - спросил тот же голос.
- С отцом, - ответила мама.
Незванные гости загоготали, заговорили меж собой по-ордынски.
- А что, ягодка? - сказал грубый голос. - Холодно спать без мужика?..
Так и быть, я его заменю. Скидай одежду. Попробуем, сколь ты сладка.
Наверное, мама не поспешила выполнить приказ, поелику тут же послышался
треск раздираемой материи. А потом Репня увидел в щель мамино обнаженное
до пояса тело. В поле зрения появились двое ордынцев. Они держали
маму за руки. Мама смотрела в сторону шкафа - Репне показалось, она
глядит ему прямо в глаза - и что-то беззвучно шептала. Ордынцы содрали
с ее стегон остатки разорванной ночной рубашки и опрокинули маму на
кровать. А потом Репня увидел еще одного ордынца. Ордынец был без
штанов. Внизу живота у него торчала огромная коричневая изогнутая,
болтающаяся из стороны в сторону палка. Ордынец сказал грубым голосом:
"Послушная, ягодка", - упал на маму, схватил ее за волосы.
Репня зажмурился, ожидая, что сейчас случится что-то страшное, и страдая
от собственного бессилия: ведь он должен был ее не только любить и
уважать, но и ЗАЩИЩАТЬ.
Но страшного не было. Похохатывали ордынцы, переговаривались меж собой
гортанными голосами, да слышалось чье-то шумное дыхание. И тогда Репня
не выдержал и открыл глаза.
Голый ордынец прыгал на маме, поднимая и опуская задницу. Мама лежала
тихо, повернув голову влево и глядя на шкаф. Нижняя губа ее была закушена,
шуйца свисала с кровати до полу. Ордынец прыгал все быстрее. И тут
мама вдруг облизнула языком губы и закрыла глаза. Репня подумал, что
она сейчас умрет, и от ужаса затаил дыхание. Но мама снова облизнула
губы и вдруг заурчала, как урчал списанный по ранению со службы и
с тех пор ошивавшийся при кухне пес Полкан, когда повар Бермята давал
ему свежую кровь. А потом мамина рука поднялась с пола, схватила ордынца
за спину. Мама задергалась под ордынцем, закинула ему на задницу ногу.
Репня услышал ее визгливый, какой-то ненормальный - такого он ввек
не слышал - голос:
- Еще-о-ох!.. Еще-о-ох!
И понял, что прыганье ордынца маме приятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103