– А большая очередь? – спросила Марина.– Кому как. Некоторые вторую неделю сидят, да без толку!Мы переглянулись. Час от часу не легче!– У нас ребенок маленький! – сказала Марина. – Он и так уже плачет…– Эх, гражданочка! – управдом укоризненно покачал головой. – Тут взрослые мужики плачут, как малые дети! Кому ж охота оставаться на верную смерть? Своя рубашка к телу-то ближе… Чего там, в городе, слышно?– Да ничего нового, – вздохнул я. – Ждут.– Дождутся, – покивал управдом. – Барнаул-то, говорят, уже не наш…– Черепаново ночью сдали, – сказал я.– Ох, ё-моё! Что ж это будет такое?! – он заторопился. – Да бросай ты пожитки свои скорей! Мне идти надо!Я торопливо спустился по ступенькам в кромешную тьму и, не выбирая места, сунул чемоданы к стене. Управдом ждал меня наверху, нетерпеливо позвякивая ключами.– Все! Валите во вторую, там список.– А нам сказали – в семнадцатую, – робко заметил я.– Ох, не знаю, не знаю теперь.. – пробормотал управдом, – мало местов! Загробите мне корабль…– А что это за корабль? – спросила Марина. – И где он находится? Как мы, вообще, туда попадем?Управдом, уже поднимаясь по лестнице, обернулся.– А вот за такие вопросы, дамочка, очень просто можно за дверью оказаться. И выбирайтесь тогда своим ходом, как пожелаете!Квартира номер два оказалась жилплощадью в самом изначальном смысле слова «площадь». Она была устроена из двух, а то и трех объединенных квартир со сломанными перегородками, срубленными под корень унитазами и ваннами. В квартире не было ни щепочки мебели, ни одного, даже встроенного, шкафчика, ни стола, ни табуретки, не говоря уже о диванах и кроватях. И все-таки в ней было тесно. Люди сидели и лежали на полу вплотную друг к другу, ходили, перешагивая через тела, пили воду, присосавшись к единственному крану, торчащему из стены бывшей кухни. Кто-то, пристроившись на подоконнике, писал заявления. Галдели и плакали дети. Гошка сразу проснулся и тоже заплакал. Дух стоял нездоровый и застарелый.– Боже мой… – прошептала Марина.– Ничего, сейчас разберемся, – я стал пробираться к висящим на стене спискам.Возле них толпилось человек десять, один что-то зачеркивал и надписывал шариковой ручкой.– Запишите! – распорядился я. – Пехтеревы, три места.Человек с ручкой обернулся и смерил меня взглядом.– Собеседование прошли?– С управдомом? Да, прошли.– Блядь, – спокойно произнес человек. – С каким управдомом? В темную комнату вас водили?– Э-э… в подвал, что ли? – не сдавался я. – Было дело!Человек с авторучкой заметно терял ко мне интерес.– Сидите и ждите собеседования, – он махнул рукой в неопределенном направлении.– А как же они узнают, кого вызывать?! – забеспокоился я. – Вы ж не записали!– А как ты узнал, куда нужно приехать? – спросил вдруг у меня над ухом голос с неприятной хрипотцой. – Сядь и не дребезжи!Я отошел от списков и вернулся к своим. Гошка уже не плакал. Он стоял с независимым видом, держа маму за руку, чтобы не боялась, и делал вид, что не интересуется заводной собакой.– Ну как? – спросила Марина.– Все в порядке, – сказал я. – Скоро вызовут на собеседование.– Гошка писить хочет.– Госа писить… – задумчиво повторил сын, вздыхая о собаке, которой играла чужая девочка.– Это мы сейчас! – я склонился над лежащей рядом объемистой теткой. – Извините, где здесь туалет?– То есть как это – где?! – неожиданно возмутилась она. – На улице, конечно! Под себя, что ли гадить?! Итак уже дышать нечем! На голову скоро нальют!Она отвернулась, шумно пыхтя.– Спасибо, – сказал я. – Ладно, пойдем, Гошка. Не будем ждать милостей от природы. Запасные-то штаны в чемодане остались…На улице мы немного задержались. Гошке обязательно нужно было посмотреть на большую машину, которая с ревом выскочила на гору и, подкатив к подъезду, визгливо затормозила. Это был здоровенный джип, сияющий добрым десятком фар, несмотря на строгий приказ по городу о светомаскировке. Приказ, впрочем, совершенно бессмысленный. В этой войне еще ни разу не было воздушных налетов. А если и будут, так светомаскировка не поможет.Из джипа долго никто не выходил.– Масына сама пиехала, – со знанием дела сказал Гошка.Но тут дверца распахнулась, как от пинка, и на землю спрыгнул тощий парень в длинном пальто, темных очках, с ежиком обесцвеченных волос, делающих его похожим на карандаш с резинкой на макушке. В руке он держал ополовиненную бутылку виски.– Здесь, чо ли? – от общего презрения к человечеству, он говорил в нос и будто сквозь сон.– Смотря что, – ответил я.– Так, я не поал, ты хто?! – сразу завелся он. – Самый главный тут, чо ли?– Главный – внутри, – сказал я, чтобы отвязаться. – Пошли, сына!– Стоять! – отрыгнул парень. – Я тебя не отпускал. Здесь, чо ли, на корабль садиться?Он был настолько пьян, что не мог быть слишком опасен. Я молча подхватил Гошку на руки и вошел в подъезд. Дверь за нами закрылась, но щелка замка не последовало. На площадке у лифта курил управдом.– Там пьяный какой-то, – сказал я. – Приехал на джипе, спрашивает, здесь ли на корабль садиться.Управдом глубоко затянулся, неторопливо выпустил дым, щуря единственный глаз.– Твое какое дело? – спокойно спросил он.– Да нет, я просто, для информации… Нам бы собеседование пройти…– Пройдешь еще, мало не покажется…Дверь с улицы вдруг распахнулась, и в проеме появился пьяный, толкая перед собой огромный баул на колесах.– Я не поал, – бушевал он, глядя прямо перед собой, – меня чо здесь, за лоха держат?!.. Ты!! – он вдруг увидел меня. – Веди, давай, на корабль! Последний раз добром…Управдом бросил окурок и, придавив его ногой, шагнул навстречу парню.– С вещами нельзя!– Да что ты говоришь?
1 2 3 4 5