..
Поздно. Вот он, угол. Я проскакиваю его с разбегу и сразу останавливаюсь. И стою. Торчу, как кусок добычи из земли. Как Пузан и Вонючка - ни взад, ни вперед. Все, отбегался.
Братья-бойцы! Если кому доведется моей памяти хлебнуть... хотя вряд ли от меня чего останется. Но если вдруг все-таки! Хорошенько разглядите то, что я сейчас перед собой вижу. То, что меня сейчас схватит зубами поперек хребта и разжует в кашу. Вот так она выглядит, смерть... Бойтесь ее! И не лезьте в пустые холмы за добы... бы... больно!!!
Ненавижу, кто пьет без понятия! Есть такие. Дай ему ящик водки и бутылку пива, так он не успокоится, пока не выжрет и водку, и пиво, и еще тормозухи добавит. Нет, я не так. Норму свою знаю. После бутылки водки я через пять минут рогами в землю буду дрыхнуть - это уж закон природы. Можно, конечно, в эти пять минут засадить и последнюю бутылку пива, но кайфа уже не почуешь, пока не проснешься. А как проснешься, так сразу поймешь, что это за кайф: намешав водки с пивом, проснуться поутру без капли на опохмел. До этой весны только так и приходилось - все, что есть, разом, давясь, заглотнешь, чтоб врагу не досталось, и валишься, где подкосит. Нате, берите меня тепленького! Способ, конечно, безотказный. У кого ничего нет, у того и украсть нечего. Только два неудобства - не знаешь, где проснешься, и точно знаешь, что опохмелиться будет нечем. Из-за этого и от выпивки половина удовольствия пропадает. Лакаешь как свинья правильно люди говорят! Только ошибаются они. Я человек разумный, с понятием, хоть и пьющий. Если бы у меня было, куда спрятать, я бы обязательно на утро оставлял! Так что не врите, суки, чего не знаете! Я, может, специально для этого и хибару по весне построил, чтобы было где запас сохранить. Нашел кусок жести да кусок толя в гаражах спер, веток в лесопарке наломал, надрал сухостоя вместо соломы и такие хоромы зашалашил на пустыре, любо-дорого! Прямо Ленин в Разливе.
Конечно, если бы кто узнал про утреннюю мою заначку, так разметали бы и солому, и толь, и жесть, а случись, так и плиты бетонные. Люди ж - звери, когда у них жажда. А жажда у них всегда. Потому похмеляюсь я с оглядкой, тайком. Это во-первых. А во вторых... Че-то забыл. С чего я начал-то?.. Да и хрен с ним. Все равно такое редко бывает, чтобы хватило денег и вечером погулять, и утром полечиться. Никогда почти не хватает.
Но в этот раз хватило. Спасибо Казбеку - платит за вытяжки по-царски, хоть и разогнуться потом два дня не можешь. Да нам и не надо! Крыша над головой есть - вот она, над самым носом висит, на ветру качается. Бутылка "Балтики", девятого номера, крепкого, как брага, протекла с утра по измученным жилочкам и успокоила. Для чего же разгибаться? Лежи, отдыхай! Снаружи солнышко жесть прогревает - тепло так, что и спину отпустило, и ногу. Туман в голове, дрема...
Вдруг слышу - вроде как хнычет кто-то. Горько так всхлипывает. Да не дитё и не баба какая-нибудь, а взрослый мужик, по голосу судя. Оно, конечно, тоже не в диковину. Мало ли всякой рвани тут, на пустыре, ночует. И у каждого горе свое или болячка. От той же вытяжки иной раз не то что всхлипнешь - белугой заревешь!
Ладно, думаю, похнычешь - перестанешь. Лежу себе. Только чувствую - не на шутку человек разошелся. Прямо в три ручья обливается! Аж жалко стало. Жалко, что ни черта мне отсюда не видно. Тихонько толь отодвигаю - один хрен, не разглядеть. А он заливается!
- Э! - голос подаю. - Певец! Ты че, в натуре, вшей хоронишь?
Слышу - притих, затаился.
Нет уж, братуха, ты у меня тут не затаивайся. Мне такие соседи даром не нужны. Еще откинет копыта, нюхай потом его...
- Не хочешь разговаривать, так проходи своей дорогой! Чего застрял-то?
Молчит, только шмыгает. Придется все-таки посмотреть, что за зверь...
Выползаю на свет божий из уютного гнезда. В спине, понятно, опять сверло проворачивает, ногу по-живому дерет. А, чтоб те сдохнуть, плаксивому! Вырвал-таки из тепла! Вон захныкал опять. А всей беды-то поди жена заначку отняла...
Обхожу кругом шалашика своего прямо так, на четвереньках, будто пес вокруг будки, только что не на цепи. Вижу - точно, как раз там, где я и думал - в бурьянной канавке позади хибары, - лежит он, дрын с коленками, длинный, худой, плечми трясет да ногой в ботинке рваном по глине елозит. Нет, думаю, ни женой, ни заначкой тут и не пахнет. Такая же пьянь подзаборная, как и я, даже еще горше. Штаны вон обремканы по самую задницу, ноги голые торчат. Да и сверху намотано что-то, больше из дыр, чем из тряпья. Такого-то доходягу даже я могу шугануть!
- Ну, чего развылся тут? - шумлю. - Заткнись!
Дрожит весь, блестит испуганно глазом из-под косм. И хочет рот закрыть, да через губенки стиснутые снова:
- Ыыыы...
- Молчи, мать твою! Задавлю, глиста сопливая!
- Не мо... гу, - икает, - это рефлек-торное...
Ну так бы и съездил по самой гнусавке!
- Еще раз это слово услышу от тебя - не обижайся. Перешибу пополам!
- Не на-до, - всхлипывает, - я не бу-ду.
- С чего воешь-то? С голодухи, что ли?
Головой крутит.
- Ломает, поди, тебя, торчка? Или с недопою блажишь?
Опять не угадал.
- Тьфу ты! - Зло меня берет. - И сытый, и вдетый, и еще недоволен! Живи да радуйся!
Нет, не радуется, только слезы кулаком размазывает.
- Дом у тебя есть? - спрашиваю. - Угол какой-нибудь, шалаш?
Кивает неуверенно.
- Вот и дуй домой!
Опять ревет в три ручья.
- Боюсь! Там - он...
- Что, - говорю, - зелененькие заходить стали? С рожками? Это в нашем деле бывает. Ничего, привыкнешь. Как в следующий раз черти появятся...
- Да какие там черти, Сергей Павлович! - вдруг говорит он. - Ко мне Стылый приходил!
Я и сел.
Сижу, перед глазами бурьян плывет, рожа эта чумазая разъезжается, а в ушах звенит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17