Белларион охотно свернул бы на другую дорогу, как делал это всякий раз, когда успевал первым заметить графиню, но она уже окликнула его и, пока он с вынужденной покорностью приближался к ней, передала своему сокольничьему сидевшего у нее на запястье хищника и, отъехав на несколько шагов от слуг, обратилась к Беллариону:
— Если ты едешь домой, Белларион, то нам по пути.
Несколько смутившись, он, однако же, пробормотал вынужденные слова признательности, прозвучавшие, как на то и было рассчитано, натянуто и фальшиво.
Они поехали вместе. Она говорила об охоте: о том, как удобно преследовать добычу на этой равнине, тянущейся иногда многие мили; о том, что сегодняшняя жара, наверное, заставила птиц держаться в зарослях и их поездка оказалась впустую, и о многом другом еще.
Белларион, с отсутствующим видом, трусил рядом с ней, вполуха слушая ее болтовню, так что в конце концов она замолчала. Однако через некоторое время, искоса взглянув на него из-под длинных ресниц, она приглушенным голосом спросила:
— Ты сердишься на меня, Белларион?
Он вздрогнул, как от удара, но быстро справился с собой.
— С чего вы взяли, синьора? — ответил он вопросом на вопрос.
— В последнее время ты выглядишь таким чужим. Ты избегаешь меня с той же настойчивостью, с какой я ищу встречи с тобой.
— Как я мог предположить, что вы ищете встреч со мной?
— А разве ты не видел?
— Я счел за лучшее не замечать.
Она слегка вздохнула.
— Ты хочешь сказать, что не в твоих привычках прощать.
— Вовсе нет. Я не держу зла ни на одно живое существо, будь то мужчина или женщина.
— Поистине небесное совершенство! Каково-то тебе приходится на земле!
Однако она лишь на одно мгновение дала себе волю, и, показав когти, тут же спрятала их.
— Нет-нет, прости, ради Бога, я не хотела смеяться над тобой. Но ты такой холодный и безмятежный. Наверное, поэтому ты и смог стать великим солдатом, как тебя уже стали называть. Но от этого тебя не станут любить больше, Белларион.
— Я не припомню, чтобы добивался чьей-либо любви, — улыбнулся Белларион.
— Даже женской?
— Святые отцы велели избегать ее.
— Святые отцы! Хм-м! — вновь вырвалось у нее. — Зачем только ты оставил своих отцов?
— Именно этот вопрос я задавал себе, когда последний раз виделся с вами.
— И ты не угадал ответ?
— Нет, синьора.
— Ты грубиян! — сурово отрезала она и натянуто рассмеялась.
— А вы — жена синьора Фачино, — решился поставить точки над «i» Белларион.
— Ага — в очередной раз поменяв интонацию, воскликнула она. — А если бы я не была женой Фачино? Что изменилось бы? — смело взглянула она ему в лицо, и, увидев ее страсть, он неожиданно почувствовал к ней жалость.
— Трудно представить себе занятие более никчемное, чем задумываться о том, что стало бы с нами, если бы обстоятельства были иными, — с оттенком торжественности ответил он, глядя прямо перед собой.
Она не ответила, и некоторое время они ехали молча.
— Я думаю, ты простишь меня, если я объясню тебе кое-что, — наконец проговорила она.
— Что именно? — поинтересовался он, заинтригованный ее неожиданными словами.
— В ту ночь в Милане… когда мы последний раз говорили наедине… ты, наверное, подумал, что я слишком жестоко обошлась с тобой?
— Не более жестоко, чем это принято в мире, где мужчины куда менее равнодушны к красоте, чем к понятию чести.
— Я знаю, что только твоя честь заставляет тебя быть суровым со мной — сказала она и, протянув руку, коснулась его руки, лежавшей на луке седла. — Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, Белларион. Как могла я сердиться на тебя тогда?
— Вы казались сердитой.
— Казалась, только казалась, поскольку это было необходимо. Ты ведь не знал, что за шпалерой note 89, закрывавшей дверь в соседнюю комнату, стоял Фачино.
— Я тоже надеялся, что вы не знали об этом, — невозмутимо ответил Белларион.
Она отдернула руку, словно обожглась; затем нахмурилась и прикусила губу.
— Значит, ты знал! — воскликнула она, и ее голос выдавал ее чувства.
— Шпалера слегка дрожала, хотя в комнате не было сквозняка. Это привлекло мое внимание, и я увидал мыски сапог синьора, высовывающиеся из-под нее.
Ее лицо исказила гримаса злобы, и Белларион не мог не изумиться, как в одном существе могли сочетаться такая красота и такое бессердечие.
— Когда… когда ты увидел: до того, как говорил со мной, или после?
— Вы плохо думаете обо мне. Разве стал бы я так резко и откровенно разговаривать с вами, если бы вовремя заметил его сапоги?
Но такое объяснение ничуть не смягчило ее.
— Я надеялась услышать, что ты догадался об этом с самого начала.
— Вы надеялись, что я окажусь последним трусом и спрячусь за женской спиной от праведного гнева ее мужа?
Она не ответила, и он продолжил:
— Мы оба обманулись в своих надеждах. Я тоже считал, что вы не подозревали о присутствии Фачино и говорили со мной от чистого сердца.
Смысл его слов не сразу дошел до нее. А когда она все поняла, ее лицо залилось густой краской и в глазах заблестели непролитые слезы негодования и обиды. Однако когда она заговорила, ее голос звучал иронически, хотя и слегка дрожал.
— Ты жесток ко мне, — с укоризной в голосе проговорила она. — Своим презрением ты сначала раздел меня донага, а затем облил грязью. Я была твоим другом, Белларион, — более, чем другом. Но отныне с этим покончено.
— Синьора, если я оскорбил вас…
— Да, оскорбил, — повелительно прервала она его. — А теперь слушай: отныне мне придется постоянно находиться рядом с синьором Фачино, но ты должен расстаться с ним.
— Вы хотите, чтобы я оставил его службу? — недоверчиво спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121