— Конечно, — отвечая Эвелин, капитан обращался к Дамарис. — Просто сейчас мне негде больше предложить свою шпагу. — Во взгляде Дамарис было больше жалости, чем презрения, и, как бы отвечал на ее немой вопрос, Гейнор продолжал: — Тем не менее, если бы нашлось дело, достойное того, чтобы ему служить, я бы ничуть не колебался, даже если бы оказался в проигрыше.
— Я так и думала. — Эвелин не сводила с Гейнора дерзкого зовущего взгляда.
Он поклонился в знак признательности.
— А пока, — продолжал Гейнор, — мне следует опасаться искушения заколдованного сада: его чары погубят бродячего наемника.
По аллее к ним направлялся грум в ливрее, и Эвелин, первой заметившая его, возвестила:
— А вот и Тиббс, милая кузина. Он хочет знать, не желаешь ли ты прокатиться на пони, которого велела оседлать.
Эвелин обрадовалась, что наконец-то избавится от Дамарис и всецело завладеет вниманием капитана, из чего читатель может заключить, что капитан Гейнор per se [Сам по себе (лат.)] был небезразличен ей. Ему как мужчине полагалось курить фимиам ее мелкому тщеславию. Покорив его сердце, Эвелин доказала бы кузине свое превосходство: в данный момент соперничество с ней беспокоило ее больше всего. Но оказалось, что капитан надел сапоги со шпорами вовсе не для того, чтобы все утро бродить по саду. Он тут же заявил, что и сам желал бы прокатиться верхом.
— Если вы, мисс Кинастон, — сказал он, обращаясь к Дамарис, — позволите мне сопровождать вас, вы, в свою очередь, будете моим гидом в этой незнакомой местности. Как видите, я во всем верен своему расчетливому характеру, характеру наемника. — Дамарис с минуту колебалась, и Гейнор с должным смирением почтительно поклонился, расценив ее молчание как отказ. — С моей стороны было весьма самонадеянно предлагать вам услугу, не осведомившись, нужна ли она, — посетовал он. — Леди, я ваш покорный слуга.
С этими словами он поклонился девушкам и уж собрался уходить, но Дамарис остановила его:
— Сэр, вы чересчур поспешно заподозрили меня в нелюбезности.
Глаза Эвелин гневно сверкнули. Дамарис подумала, что крайне невежливо закончить так разговор и отпустить обиженного гостя.
— Я с удовольствием покатаюсь с вами, сэр, на предложенных вами условиях, — улыбнулась она.
И пока негодующая Эвелин, — она чувствовала себя униженной из-за такого оборота дела, — рассказывала исполненной сочувствия матери о бессовестной обманщице Дамарис и ее наглости в общении с сильным полом, Дамарис и капитан уже ехали по зеленым лугам Суррея в сопровождении грума Гиббса, деликатно следовавшего за ними на некотором расстоянии.
Прогулка оказалась полезной для обоих, особенно для Дамарис. Капитан Гейнор по ее настоянию рассказывал о себе, о своих путешествиях, о странах, где он побывал по долгу службы. Рассказ был искренний и занимательный. Гейнор не в пример другим не хвастал своими подвигами, желая произвести впечатление, и тем укрепил мнение о себе, сложившееся у нее ранее. Прогулка немало содействовала и врачеванию раны, нанесенной ее нежному сердцу. Капитан Гейнор вернул ей способность радоваться жизни, еще вчера казавшуюся навсегда утраченной. Понсфорт совершенно померк в ее воображении. Невольно сравнивая его со своим спутником, Дамарис поняла, что возвела милорда Понсфорта на пьедестал и чуть ли не преклонялась перед ним лишь потому, что вела уединенный образ жизни и не встречала настоящих мужчин.
В основе ее нынешней неуверенности был глупый уговор с Эвелин, о котором Дамарис сожалела и которому утром хотела положить конец. Но, добейся тогда Дамарис своего, она бы испытывала сейчас совсем другие чувства. Она с подозрением отнеслась бы к искреннему расположению солдата удачи, расценила бы его как корысть и тем лишь усилила горечь, накопившуюся в сердце. Теперь от былой горечи не осталось и следа.
Уговор радовал Дамарис: надо было сполна испытать муки разочарования, чтобы ощутить эту радость. Какое ей дело до того, что раскрытие обмана слегка ущемит ее самолюбие? Рядом с ней человек, называющий себя наемником, человек, чья жизнь посвящена служению фортуне. Такого человека можно заподозрить в погоне за богатым наследством Дамарис Холлинстоун. Лишь магнетизм огромной силы мог притянуть его к другой, будто богатой наследницы и не существовало.
Капитан Гейнор вошел в сердце Дамарис Холлинстоун в момент величайшего потрясения в ее жизни. Дамарис было лестно оказанное ей внимание, хотя в другое время, заблуждался бы капитан или нет, она сочла бы его внимание сущим пустяком и не испытала бы на себе его целительного воздействия.
По возвращении в поместье Дамарис была сердечно благодарна Эвелин за уговор, ранее вызвавший у нее такую досаду. И теперь она отнюдь не стремилась поскорее рассеять заблуждение капитана.

Глава VII
ДОЛГ ЭВЕЛИН

Есть опасения, что капитан целую неделю не вспоминал об истинной цели своего приезда в Англию. Он был очарован садом, вернее — одной из его постоянных посетительниц! Речушка, протекавшая близ поместья, стала для него своего рода рекой забвения, Летой [Лета — одна из рек подземного царства в древнегреческой мифологии. Погрузившись в ее воды, души умерших забывали земную жизнь] . Для Гейнора в это время не существовало ни прошлого, ни будущего, он жил настоящим. Если что-либо и беспокоило его в эти счастливые летние дни, так это как бы раздвоение собственной личности: он был правдив и искренен и в то же время лукав и скрытен с Дамарис. Читатель знает, что скрытность эта была, увы, вызвана необходимостью. Однако, судя по всему, ему не грозила расплата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80