От кого, спрашивается, я получал эту информацию? От вас, конечно. Такое предположение будет сделано непременно. А где, со своей стороны, добывали ее вы? От кого, как не от собственного мужа, вы могли получать сведения?
— Выходит, Гарри Лэтимер сознательно выдал нечто такое, что могло принести пользу врагу? И вы надеетесь, кто-нибудь вам поверит?
— Нет. Но это и не обязательно. Он мог проявить и, надо думать, проявлял легкомыслие и делился с вами разными новостями. А во время войны несдержанность — это преступление, караемое смертью, ибо последствия ее ничем не отличаются от последствий предательства.
Миртль похолодела. Ее воля была сломлена, и когда она немного пришла в себя, сил ей хватило только на то, чтобы горько посетовать:
— О, как жестоко я наказана за то, что положилась на ваше слово!
Мендвилл вздохнул и отвернулся.
— А меня преследует какой-то злой рок. Всегда вы меня неправильно понимаете. Я служил вам так преданно, как ни одному человеку на свете. В былые дни я спасал вашего жениха, и не один, а полдюжины раз; однажды спас, когда его смерть могла открыть мне путь к осуществлению самой заветной мечты. И теперь, стоя, быть может, на краю могилы — что я имею? Я заслужил лишь ваше презрение. Где твое милосердие, Господи!
Его притворное отчаяние тронуло Миртль помимо ее желания.
— Вы нарушили свое слово, — повторила она, едва ли не оправдываясь.
Мендвилл почувствовал перемену в ее настроении и пылко воскликнул:
— Я ненавижу себя за это! Но разве у меня был выбор? — и закончил скорбно: — А вы отказываетесь стать на сторону элементарной справедливости, хотя понимаете, что я сам себе не хозяин.
— Вы не хозяин своей чести?
— Нет! — выкрикнул он, впервые за весь разговор дав волю голосовым связкам. Но сразу же сбавил тон и перешел к объяснениям. Мендвиллу было не занимать чувства собственного достоинства. Его высокая фигура стала, казалось, еще выше. — Моя честь принадлежит моей стране, и страна ею распоряжается. Сдержав слово, данное вам, я должен был бы нарушить присягу, данную Англии. Мне приказали вернуться в Чарлстон, и я подчинился — вот и все. А дальше — я уже сказал, что буду бороться за свою жизнь до конца. Чтобы по-прежнему целиком посвящать ее службе моей родине. Это все, что у меня осталось. — И с просветленной грустью добавил: — После того, как вы стали женой Лэтимера.
Печальное и трогательное добавление только усилило смятение Миртль. Она стояла перед ним в нерешительности, он же, считая, что, несомненно, сказал достаточно, с опущенной головою ждал ответа.
Неожиданно они заслышали быстро приближающиеся шаги. Миртль узнала походку мужа, и ее смятение начало перерастать в панику. Как сквозь сон она услышала гнусавый голос квакера Джонатана Нилда. Позже она не могла вспомнить нечто жизненно важное, сказанное им; в памяти остались только его лживые сентенции. Начав говорить, Мендвилл быстро и бесшумно повернулся спиною к двери, чтобы не видеть, когда она откроется.
— …И поэтому, мадам, ты понимаешь, как мне не терпится вернуться на мою плантацию. Я очень встревожен всем этим безбожием, которое творится вокруг, и тем, что мое путешествие может затянуться.
Дверь отворилась; в проеме стоял Лэтимер. Он цепко осмотрелся, но не удивился, ибо Миддлтон, не в силах вынести бремя ответственности, навязанной ему поступком миссис Лэтимер, в конце концов разбудил майора и доложил ему о случившемся.
Миртль, с трудом держась непринужденно, посмотрела ему в глаза. Ее собеседник, зная о появлении Лэтимера, продолжал, стоя к ним спиной, притворяться, что не заметил его прихода, и монотонно бубнил:
— В это время года молодые побеги так же нежны и уязвимы, как новорожденные дети, и требуют неотступных забот земледельца. Хоть я и веду выгодную торговлю с другом Кэри, но знай я, что меня так задержат, никогда не предпринял бы эту последнюю поездку. Мне давно нужно быть на плантации, чтобы захватить первые теплые дожди и заняться пересадкой, иначе за эту сделку я могу заплатить потерей целого урожая. Скажу тебе, мадам…
Мендвилл чуть обернулся и будто бы уловил боковым зрением, что дверь открыта. Он резко оборвал себя и повернулся лицом к стоящему там человеку. Он переждал мгновение, затем слегка поклонился.
— Друг, — сказал он, — ты — майор Лэтимер, которого я жду?
— Вы не ошиблись, — ответил Лэтимер. Он прошел вперед, оставив дверь открытой настежь. Он тепло, но укоризненно, обратился к жене. — Миртль, это не очень благоразумно…
Квакер не дал ему договорить:
— Прошу тебя, не брани леди за то, что она из сострадания пришла скрасить скуку моего одиночества.
— Мистер Миддлтон сообщил мне только то, что пришел мистер Нилд, — нашлась Миртль. — Он не сказал, что ты за ним посылал. Вот я и подумала: вдруг он пришел по поручению отца…
Облачко озабоченности на лбу Лэтимера рассеялось, и он улыбнулся:
— Ну, ничего, это неважно. А ты не знала, что мистер Нилд находится в Чарлстоне?
— Нет… пока мистер Миддлтон не обмолвился, что он у нас.
— Хорошо, хорошо, дорогая. А теперь, полагаю, тебе лучше оставить нас вдвоем.
Гарри проводил ее и прикрыл за нею дверь.
Миртль вышла, оглушенная, со свинцовой тяжестью в груди. Похоже, она окончательно запуталась в тенетах лжи.
Глава X. Относительно табака
Лэтимер считал, что Миртль осведомлена о делах Нилда с ее отцом не больше остальных, и ни о чем не спросил жену. Если связь Нилда с Кэри имела, помимо торговли табаком, другие цели, то они держали бы Миртль в таком же неведении, как и самого Лэтимера. В самом деле, это подтверждали слова квакера, услышанные Гарри в те секунды, когда, как ему казалось, Нилд не подозревал о постороннем слушателе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120