Валери села, сохраняя внешнее спокойствие, так что, глядя на нее, никто и не предположил бы, насколько она взволнована, и устремила свой взор на человека, которого королева послала, чтобы освободить ее.
Наружность Гарнаша, однако, едва ли соответствовала роли Персея, возложенной на него. Она увидела перед собой высокого худощавого человека с выступающими скулами, длинным, с горбинкой носом, яростно топорщившимися усами и глазами острыми, как лезвие клинка, и показавшимися ей проницательными.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушенная в конце концов Мариусом, который, опустив локоть на спинку кресла, где сидела Валери, произнес:
— Месье де Гарнаш несправедлив к нам, считая невероятным тот факт, что вы более не желаете покидать Кондильяк.
Это было совсем не то, что Гарнаш имел в виду, но парижанин не счел нужным поправить его.
Валери ничего не ответила на это, но ее взгляд наткнулся на хмурое лицо мадам. Гарнаш сохранял молчание, делая собственные выводы.
— Мы послали за вами, Валери, — сказала вдова, продолжая сказанное ее сыном, — чтобы вы могли сами убедить месье де Гарнаша, что это именно так.
Ее голос звучал сурово и донес до слуха девушки тонкое, бессловесное повторение угрозы, прозвучавшей накануне из уст маркизы. Мадемуазель уловила ее, и Гарнаш тоже ее почувствовал, хотя и не смог бы точно определить, в чем именно заключается угроза.
Девушка, казалось, затруднялась ответить. Ее глаза встретились с глазами Гарнаша, и она потупилась, испугавшись их блеска. Его взгляд, казалось, читал ее мысли; но внезапно это пугающее наблюдение стало для нее единственной надеждой. Если все именно так, тогда не столь важно, что она будет говорить. Он сможет догадаться обо всем.
— Да, мадам, — наконец произнесла она, и ее голос стал совершенно невыразителен. — Да, месье, мадам говорит верно. Я желаю остаться в Кондильяке.
Со стороны вдовы, стоящей в шаге или двух от Гарнаша, послышался сдержанный вздох. Это не ускользнуло от парижанина. Он уловил звук и воспринял его как выражение облегчения. Маркиза сделала шаг назад, как бы случайно, но Гарнаш думал иначе. Ее позиция сейчас имела свое преимущество: позволяла ей стоять там, где он не мог видеть лица мадам, не поворачивая своей головы. Гарнаш чувствовал, что именно это было причиной. Чтобы расстроить планы маркизы и показать, что угадал ее намерения, он тоже с нарочитой беззаботностью отступил назад, опять очутившись на одной линии с ней. Затем, обращаясь к Валери, заговорил:
— Мадемуазель, очень жаль, что вы написали королеве, будучи в волнении, и сейчас ваши намерения изменились. Я простой человек, мадемуазель, всего лишь грубый солдат, получающий приказы, чтобы повиноваться им, и не имеющий власти, чтобы обдумывать их. Мне приказано сопровождать вас в Париж. Ваша воля при этом не принимается во внимание. Я не знаю, каких действий ожидала бы от меня королева, видя ваши затруднения; вполне возможно, она предпочла бы оставить вас здесь, как вы того желаете. Но я не знаю мыслей королевы. Я могу лишь руководствоваться ее приказаниями, а они не оставляют мне другой возможности, кроме одной, — просить вас, мадемуазель, немедленно собираться в дорогу.
Облегчение, мелькнувшее на лице Валери, легкий румянец, согревший ее щеки, такие бледные до сего момента, — все это было подтверждением его подозрений.
— Но, месье, — возмутился Мариус, — для вас должно быть очевидным: если приказания ее величества есть не что иное, как исполнение желаний мадемуазель, то теперь, когда ее желания изменились, распоряжения королевы также будут иными.
— Это может быть очевидным для вас, месье, но для меня, к сожалению, единственным руководством являются фактически полученные мною приказы, — настаивал Гарнаш. — Разве сама мадемуазель не согласна со мной?
Она собралась было заговорить, взгляд ее стал страстным, губы приоткрылись. Затем внезапно румянец на ее щеках увял, и молчание, казалось, запечатало ее уста. Гарнаш посмотрел искоса на лицо маркизы и, обнаружив на нем выражение неодобрения, вызвавшее эту внезапную перемену, повернулся к ней вполоборота и с ледяной вежливостью произнес:
— Мадам маркиза, при всем уважении к вам, позвольте предположить, что мне не удается побеседовать, как было обещано, с мадемуазель де Ла Воврэ наедине!
Зловещая холодность, с которой он начал говорить, встревожила вдову, но когда она взвесила произнесенные слова, то испытала огромное облегчение. Казалось, ему необходимо было лишь убедиться в том, что перед ним действительно была мадемуазель де Ла Воврэ. Следовательно, все остальное удовлетворяло его.
— Месье, тут вы ошибаетесь, — вскричала она, с улыбкой глядя в его мрачные глаза. — Из-за того, что я однажды позволила себе пошутить, вы воображаете…
— Нет-нет, — прервал ее он. — Вы неверно поняли меня. Я не говорю, что это не мадемуазель де Ла Воврэ, этого я не отрицаю…
Он сделал паузу, его изобретательность была исчерпана. Он не знал, какими словами выразить свою мысль, не нанося при этом оскорбления маркизе. Вежливость сейчас была ему необходима как оружие.
После того как он продвинулся столь далеко с похвальной — для него — легкостью, ощущение, что ему не хватает нужных слов, чтобы выразить суровое обвинение, начало раздражать его. А когда Гарнаш начинал раздражаться, за раздражением на него накатывала ярость. Это был как раз тот изъян характера, который погубил его карьеру, обещавшую когда-то быть блестящей. Проницательный и хитрый, как лиса, храбрый, как лев, и энергичный, как пантера, одаренный интеллектом, интуицией и изобретательностью, он довел дюжину предприятий до самого порога успеха и все их провалил, уступив внезапным приступам гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80