Ее пальцы
поскребли по гладкой поверхности моего письменного стола, оставив на нем
разводы антисептической мази розоватой от крови из стесанных кончиков и
нырнули в пазы управления виртуальным миром.
Начальная фаза размножения нейрочипов напоминает по сути и по внешнему
виду острый приступ малярии - живые части собирающегося на моих глазах
интеллектронного суперкомпьютера внедрялись в красные кровяные тельца,
используя их в качестве строительного материала для себе подобных. Резкое
падение уровня гемоглобина вызывало чудовищный озноб и Одри стало трясти. Я
содрал с дивана ковровое покрывало и накинул его на ее плечи, но это мало
чем помогло. Когда количество чипов в крови достигло нужной точки насыщения,
стали отключаться функции организма, необходимость которых в данный момент
не испытывалась. Обычно это работа слюнных желез и сфинктеры. Из безвольно
открытого рта Одри потекла слюна, заливая подбородок, шею и грудь и
обезвоживая организм, а в воздухе ощутимо запахло мочой.
Одри "уплыла".
Наблюдать все это было притягательно-отвратительно. Превращение
красивой девушки в какой-то механизм было настолько чуждым для обыденного,
то есть моего, сознания, что как я не тщился бессознательно и сознательно
подыскать этому какие-то аналогии из собственной жизни, из книг, из фильмов
и сплетен, мне это никак не удавалось. Возник "парадокс Леонардо" -
совершенная отвратность может вызывать эстетическое наслаждение, так же как
и совершенная красота, ибо уродством, к которому мы не сможем приложить
готовые лекала красоты, и которое лежит вне наших понятий о совершенстве,
можно также наслаждаться.
Порой даже смерть вызывает наслаждение, высшее наслаждение переходит
каким-то образом в боль, а адские мучения порождают оргазм.
Заработал дисковод и информация стала перекачиваться на диск. Потом все
кончилось. Одри отсутствовало около минуты. Отсоединив ее от проводов и
раздев, не дожидаясь ее прихода в сознание, я перенес девушку в ванну и
положил в заранее набранный кипяток, а сам сел на пол, привалившись головой
к прохладной трубе.
Теперь я мог делать книгу. Ах, где те времена, когда для сочинительства
писателю было достаточно листа бумаги, обломка грифеля и большого пальца, из
которого он высасывал сюжеты. Но прогресс нас портит. Потом мы не мыслили
себе работы без пишущей машинки, электрического освещения, домов творчества
и гонораров. Затем пришли компьютеры и мучительно непродуктивная работа по
перепечатке собственных черновиков канула в лету. Книги стали печься как
блины на масленицу, писатели перешли на восьмичасовой рабочий день и
конвейерную систему, когда один писал прологи, второй - философские
размышления, третий вставлял эротические сцены, а четвертый расставлял
номера на страницах. Особые эстеты экспериментировали с гипертекстами и
мультимедией, воплощая в жизнь идею Борхеса и превращая книгу в какой-то
немыслимый симбиоз текста, компьютерный игры и рулетки. Теперь книга
потеряла свой прежний, архаичный бумажный вид, превратившись в
высокотехнологичный, но зачастую малоинтеллектуальный, продукт.
Иерархические тексты, сопроводительная фильмотека и мультипликация,
интерактивность и прочая развлекательная дребедень - вот что такое в наши
дни книга. Она уже давно перешла грань достаточности и необходимости, став
просто интеллектуальной жвачкой.
Современный писатель попал в западню наглядности - ему приходилось
теперь делать ту работу, которую раньше делали мозги читателя - домысливать
и размышлять на костяке фабулы. Если раньше вполне достаточно было написать,
что герой обладал приятной внешностью, то теперь необходимо было приложить
цветную фотография в фас, профиль и рентгеновских лучах, и не дай Бог, если
его приятная внешность окажется приятной только для вас, а для
маразматической старой девы из Бронкса он будет выглядеть как полный
негодяй! Ваш литературный агент вас сожрет.
Все эти печальные обстоятельства и осложняли и облегчали мой замысел.
Усложняли потому, что без своих, снятых на Европе, материалов я был как без
рук, это все равно, что вместо книг сочинять к ним аннотации и издавать
миллионными тиражами. Облегчали в том смысле, что никакое написанное слово
не задевает сильнее, чем увиденное.
Вы привыкли к жвачке, милые мои интеллектуальные овечки? Вы ее
получите.
(Ванна переполнилась и вода щедрым потоком изливалась на кафельный
пол и на меня. Вода. Везде снова была вода. )
... Мы были похожи на щенят, которых только что пытались утопить,
засунув всех в холщовый мешок и бросив в ледяную воду. Но мешок по
счастливой случайности развязался и пищящая собачья братья, руководимая
основным инстинктом самосохранения, выплыла на поверхность реки и добралась
до берега.
... Мы были также мокры, напуганы, жались к друг другу и не верили в
свое счастье. Но в отличие от собачек, которые бы уже через пять минут
забыли о произошедшем и, согревшись о теплые мохнатые бока своих братьев и
сестер, отряхнувшись и сбросив дождем речную воду со своей шерсти, принялись
бы весело носиться по берегу, тряся висячими ушами-лопухами, кататься по
нагретому солнышком песку, рычать и гавкать на нахальных больших чаек,
бороться друг с другом и жадно лакать воду, не помня, что в ней их пытались
утопить, и захватывая ее широким языком-лопатой, брызгаясь во все стороны
слюной и поводя по сторонам глазами, прикидывая что бы еще сотворить в
порыве своей щенячьей радости, мы долго не могли преодолеть потрясение, раз
за разом прокручивая мысленную пленку-воспоминание, заново припоминая свои
видения и заново переживая тот страх, который нам довелось сейчас пережить и
не находя в себе сил положить конец этому бесконечному и мучительному
процессу, словно человек, который в порыве мазохизма снова и снова сдирает с
чуть поджившей раны тонкую коросту, испытывая при этом странную смесь боли и
удовольствия одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95