- Да-да, разумеется, - сказал Черчилл растерянно.
Они начали подниматься по тропе. Впереди на фоне светлого неба четко
вырисовывался силуэт развалин.
- Я должен заранее извиниться за состояние замка, - сказал мистер
О'Тул. - Он полон сквозняков, способствующих насморкам, гайморитам и
всяким другим мучительным недугам. Ветер рыскает по нему, как хочет, и
всюду стоит запах сырости и плесени. Я так и не постиг, почему вы, люди,
раз уж вы начали строить для нас замки, не могли сделать их уютными и
непроницаемыми для ветра и дождя. Если мы некогда и обитали в руинах, это
еще не значит, что нас не влекут удобства и комфорт. Поистине, мы жили в
них лишь потому, что бедная Европа не могла предложить нам ничего более
подходящего.
Он умолк, отдышался и продолжал:
- Я прекрасно помню, как две тысячи лет назад, и более мы жили в
новехоньких замках, хотя, конечно, и убогих, ибо невежественные люди той
поры не умели строить лучше - и мастерства они не знали, и инструментов у
них нужных не было, а уж о машинах и говорить не приходится. Да и вообще
худосочный был народ. А нам приходилось скрываться по углам и закоулкам
замков, ибо непросвещенные люди той поры страшились и чурались нас и
пытались в своем невежестве обороняться от нас могучими чарами и
заклинаниями. - А впрочем, - добавил он не без самодовольства, - они же
были всего только люди, и колдовство у них хромало. Нам были не страшны
даже самые замысловатые их чары.
- Две тысячи лет? Не хотите ли вы сказать... - начал было Черчилл и
замолчал, заметив, что Максвелл замотал головой.
Мистер О'Тул остановился и бросил на Черчилла уничтожающий взгляд.
- Я помню, - объявил он, - как из того болотистого бора, который вы
теперь называете Центральной Европой, весьма бесцеремонно явились варвары
и рукоятками своих грубых железных мечей начали стучаться в ворота самого
Рима. Мы слышали об этом в лесных чащах, где обитали тогда, и среди нас
еще жили те - теперь давно умершие, - кто узнал про Фермопилы всего через
несколько недель после того, как пали Леонид и его воины.
- Простите, - сказал Максвелл. - Но не все настолько хорошо знакомы с
маленьким народцем...
- Будьте добры, - перебил О'Тул, - познакомьте его в таком случае!
- Это правда, - сказал Максвелл, обращаясь к Черчиллу. - Или, во
всяком случае, вполне может быть правдой. Они не бессмертны и в конце
концов умирают. Но долговечны они так, что нам и представить это трудно.
Рождения у них - редкость, иначе на Земле не хватило бы для них жеста. Но
они доживают до невероятного возраста.
- А все потому, - сказал мистер О'Тул, - что мы роем глубоко, в самом
сердце природы, и не транжирим драгоценную силу духа на мелочные заботы, о
которые вдребезги разбиваются жизнь и надежды людей. Однако это слишком
печальные темы, чтобы тратить на них столь великолепный осенний день. Так
обратим же наши мысли со всем рвением к пенному элю, который ждет нас на
вершине!
Он умолк и вновь начал взбираться по тропе заметно быстрее, чем
раньше.
Сверху к ним навстречу опрометью бежал крохотный гоблин - пестрая
рубаха, которая была ему велика, билась на ветру.
- Эль! - верещал он. - Эль!
Он остановился перед ними, еле удерживаясь на ногах.
- Ну, и что - эль? - пропыхтел мистер О'Тул. - Или ты хочешь
покаяться, что осмелился его попробовать?
- Он скис! - стенал маленький гоблин. - Весь этот заклятый чан скис!
- Но ведь эль не может скиснуть! - возразил Максвелл, понимая, какая
произошла трагедия.
Мистер О'Тул запрыгал на тропе, пылая яростью. Его лицо из
коричневого стало багровым и тут же полиловело. Он хрипел и задыхался.
- Нет, может! Если его сглазить! Проклятие, о проклятие!
Он повернулся и заспешил вниз по тропе в сопровождении маленького
гоблина.
- Только дайте мне добраться до этих гнусных троллей! - вопил мистер
О'Тул. - Только дайте мне наложить лапы на их жадные глотки! Я их выкопаю
из-под земли вот этими самыми руками и повешу на солнце сушиться! Я спущу
с них со всех шкуры! Я их так проучу, что они вовек не забудут!..
Его угрозы все больше сливались в нечленораздельный рев, пока он
быстро удалялся вниз до тропе, спеша к мосту, под которым обитали тролли.
Два человека с восхищением смотрели ему вслед, дивясь такому
всесокрушающему гневу.
- Ну, - сказал Черчилл, - вот мы и лишились возможности испить
сладкого октябрьского эля.

4
Когда Максвелл на одной из внешних более медленных полос шоссе доехал
до окраины университетского городка, часы на консерватории начала отбивать
шесть. Из аэропорта Черчилл поехал другим путем, и Максвелл был этим очень
доволен - не только потому, что юрист был ему чем-то неприятен, но и
потому, что он испытывал потребность побыть одному. Ему хотелось ехать
медленно, откинув щиток, в тишине, ни с кем не разговаривая и только
впитывая атмосферу всех этих зданий и аллей, и чувствовать, что он
вернулся домой, в единственное место в мире, которое по-настоящему любил.
Сумерки спускались на городок благостной дымкой, смягчая очертания
зданий, превращая их в романтические гравюры из старинных книг. В аллеях
группами стояли студенты с портфелями и негромко переговаривались.
Некоторые держали книги прямо под мышкой. На скамье сидел седой старик и
смотрел, как в траве резвятся белки. По дорожке неторопливо ползли двое
внеземлян-рептилий, поглощенные беседой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10