Может быть, это только так кажется в свете пламени, подумал Харкорт. Но она, очевидно, не испытывала никакого беспокойства. А именно она, наверное, раньше других почувствовала бы, если бы им грозила какая-нибудь опасность.
Аббат с трудом поднялся и подбросил в костер дров.
– Стоит ли? – спросил Харкорт. – Может быть, теперь, когда мясо зажарено, дать костру догореть? Нам лучше бы сидеть без огня.
– Ты опять за свое, вечно тебе что-то не нравится, – засмеялся аббат. – Отдыхай, как все, и радуйся, что набил брюхо. Мы еще на самом краю Брошенных Земель, едва ли нам здесь что-нибудь грозит.
– Мы уже видели единорогов и драконов.
– Единороги давно ускакали, – сказал аббат, – и драконы тоже улетели. Я не вижу, почему…
Он умолк и насторожился.
Харкорт поднялся с земли.
– Что такое, Гай? – спросил он.
– Я что-то слышал. Какой-то шорох.
И тут же шорох послышался снова. Все вскочили.
Харкорт потянулся к мечу, но не успел выхватить его из ножен, как шорох прекратился. Все четверо стояли, напряженно прислушиваясь.
Может быть, это всего-навсего птица шевельнулась на ветке, подумал Харкорт. Или какое-нибудь маленькое пушистое существо пробежало по сухим листьям.
Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву.
Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.
– Что ты слышала? – спросил он.
– То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.
Новая порция дров, подброшенная в костер аббатом, только теперь занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и Харкорт увидел, откуда шел шорох. У подножья гигантского дуба, стоявшего недалеко от костра, возник из земли какой-то корявый бугор. Он продолжал подниматься на глазах, и с него сыпались вниз сухие листья, сучки, кости мертвых животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение леса двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с ним – непомерная злоба, почти ощутимая физически. Зловоние было так сильно, что от него перехватывало дыхание, как будто горло стискивали длинные цепкие пальцы.
Харкорт отступил на шаг перед этой невероятной злобой и давящим зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок в цвет крови.
Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья дуба, не могло быть живой красной крови – если его разрубить, из него должен был потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая на чернила. Харкорту на мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в свете пламени острые клыки и когти. Но если это действительно клыки и когти, то они располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом деле это были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся в лесной почве.
Бугор продолжал подниматься, вырастая из лесного мусора и сухих листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего помета, истлевших костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими отблесками пламени, он казался наделенным своей, зловещей жизнью. Злоба, источаемая им, становилась все сильнее, а густое зловоние – все удушливее. Харкорт почувствовал, что задыхается – отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева при мысли, что такое гнусное создание осмеливается существовать, имеет наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.
Он шагнул вперед, но его опередил аббат. Одним плавным движением священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил ее на выросший из земли бугор. Бугор просел под ударом, что-то в нем булькнуло, и во все стороны разлетелись какие-то слизистые комки. Распространившееся вокруг зловоние многократно превзошло все, что они ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед, но еще не успел подойти к аббату, как его скрючило пополам и начало рвать. В горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося бугра текли навстречу ему густые волны смрада, и он как будто плыл в этом смраде, раздвигая его руками.
Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел, что бугор исчез, а аббат стоит на том месте, где был бугор, колотя булавой по извивающимся клочьям и торжествующе хохоча. Харкорт хотел окликнуть аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог выдавить ни звука. Наконец он крикнул:
– Гай, отойди оттуда!
Аббат продолжал колотить булавой по остаткам бугра, как будто не слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.
– Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось.
– Вот когда я с ним покончу, – продолжая раскатисто хохотать, прокричал аббат, – тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше, чем ничего!
– Да приди ты в себя, черт возьми! – рявкнул Харкорт. – Надо убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь такая вонища, что дышать нечем.
Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к костру. Поодаль стояла Иоланда, изо всех сил зажимая рот и нос скомканным платком. Шишковатый собирал вещи.
– Пошли, – сказал он. – Пошли, надо отсюда уходить.
Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину и подтолкнул аббата вперед.
– Ну вот, – с упреком сказал Шишковатый аббату, – наделал ты дел.
– Да ведь такая злоба! – оправдывался аббат. – Неужели вы не ощутили эту злобу?
– Когда навстречу попадается хорек, – сказал Шишковатый, – его не убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой.
– А я эту штуку убил. Ее нужно было убить.
– Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только надеяться, что она уйдет восвояси.
Они углубились в ночной лес и начали осторожно спускаться к краю болота, То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о лежащую на земле ветку, но они шли и шли вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93