Никакое другое место для
них не пригодно.
- Да, конечно, я знаю об этом.
- Мы часто ходили дразнить людоеда-великана: бросали камни, комья
грязи, обломки дерева и другие предметы в его берлогу, а потом побыстрее
убегали, чтобы он нас не поймал. Сейчас я думаю, что людоед вряд ли нас
замечал. Мы были робкими и боялись даже тени.
Корнуэлл хотел заговорить, но Мери покачала головой.
- Зачем остальные следят за нами? - спросила она. - Почему они не
показываются? Мы посидели бы вокруг костра и поговорили, могли бы даже
потанцевать. У нас есть еда. Можно сварить больше каши, так что хватит на
всех.
- Они не придут, - сказал Бромли, - даже за кашей. Они были против
моего прихода к вам, хотели задержать меня, но я пришел. Я знаю тебя очень
давно. Ты была в пограничье.
- Меня увели туда.
- Я искал тебя и не мог понять, почему ты ушла. Если не считать
пирогов из грязи - это скучное и противное занятие - мы отлично проводили
время.
- А где сейчас Скрипичные Пальцы?
- Не знаю, он ушел. Домовые все бродяги. Всегда бродят. А мы, тролли,
остаемся на месте: находим мост, селимся под ним и живем.
Неожиданно послышалось гудение. Позже, вспоминая, все согласились,
что оно не было таким уж неожиданным. Оно раздавалось некоторое время,
пока тролль разговаривал с Мери, звучало, как писк насекомого, но теперь
оно стало громче, перешло в вой, висящий в воздухе: дикая, ужасная музыка,
частично похожая на бормотание сумасшедшего.
Мери, испуганная, вскочила. Корнуэлл тоже и его быстрое движение
перевернуло кастрюлю с кашей. Лошади в ужасе заржали.
Снивли попытался крикнуть, но издал какой-то писк.
- Темный Трубач? - пропищал он, и потом повторил еще несколько раз. -
Темный Трубач, Темный Трубач...
Что-то круглое покатилось по склону к лагерю. Оно катилось
подпрыгивая и издавая глухой звук, когда касалось земли. Подкатившись к
освещенному кругу, оно остановилось и осталось лежать, оскалив рот, как в
усмешке.
Это была отрубленная человеческая голова.

19
На следующий день, в полдень, они нашли место, где была отрублена
голова. Сама голова осталась погребенной после торопливой молитвы у
подножия большого гранитного камня у прежнего лагеря. Над ней поставили
грубый крест.
Оливер возражал против установки креста.
- Они не трогают нас, - говорил он. - Зачем же оскорблять их? Ваши
глупые скрещенные палки для них - проклятье!
Но Корнуэлл не уступил.
- А как насчет швыряния в нас человеческими головами? - сказал он. -
Это значит, нас не трогают? Крест - это не оскорбление. Голова принадлежит
человеку и, по всей вероятности, христианину. Мы просто обязаны прочитать
над ней последнюю молитву и поставить крест. И мы сделаем это.
- Вы думаете, что это один из людей Беккета? - спросил Джиб.
- Возможно, - ответил Корнуэлл. - От самой гостиницы у нас нет
сведений о Беккете. Мы не знаем, пересек ли он границу. Но если здесь есть
люди, то это вполне могут быть люди Беккета. Этот вполне мог отстать от
остальных, заблудиться и встретиться с кем-то, кто не любит людей.
- Вы упрощаете, - заметил Снивли, - в Диких Землях нет никого, кто бы
любил людей.
- Но если не считать этой головы, против нас не было предпринято
ничего, - заметил Корнуэлл.
- Дайте им время, - заметил Снивли.
- Вы также должны принять во внимание, - сказал Оливер, - что среди
нас вы единственный человек. Возможно, и нас они не очень любят, но все
же...
- А Мери?
- Мери жила здесь ребенком. К тому же, у нее рог, который какой-то
пустоголовый единорог оставил в дереве.
- Мы же не армия вторжения, - сказал Джиб. - Мы иммигранты, если
хотите. Им нет причин бояться нас.
- Но нам нужно считаться не с их страхами, - сказал Снивли, - а
скорее с их ненавистью к нам. Эта ненависть, существующая уже не одно
столетие, глубоко вошла в них.
Корнуэлл спал мало. Как только он засыпал, его преследовал кошмар. Он
снова видел голову, а, вернее, дикую, искаженную карикатуру на нее,
вселяющую ужас.
Он просыпался в холодном поту. Подавив страх, вызванный кошмаром, он
снова вспоминал голову, но не во сне, а наяву, как она лежала у костра.
Искры поджигали ей волосы и бороду, глаза были открыты и, казалось,
смотрели на них. Они были похожи скорее на камни, чем на глаза. Рот и лицо
были искажены, как будто кто-то взял голову в сильные руки и сжал.
Оскаленные зубы сверкали, отражая пламя костра, а из угла рта тянулась
нить высохшей слюны.
Наконец, к утру он погрузился в сон, настолько истощенный, что даже
видение головы не могло разбудить его. Когда он проснулся, завтрак уже был
готов. Корнуэлл поел, стараясь, правда, не совсем успешно, не смотреть в
ту сторону, где стоял крест. Разговаривали мало, торопливо оседлали
лошадей и тронулись в путь.
Они двигались по тропе, которая не расширялась и не превращалась в
дорогу. Местность становилась все более дикой и неровной, пересеченной
глубокими ущельями. Тропа то опускалась вниз, то поднималась на вершины,
чтобы снова углубиться в ущелье. Страшновато было даже разговаривать, так
как, казалось, звуки могли разбудить кого-нибудь, притаившегося в тишине.
Не было ни жилища, ни следа чего-либо живого.
По общему согласию, без обсуждений, путники решили днем не
останавливаться.
Вскоре после полудня Хол догнал Корнуэлла, ехавшего впереди.
- Взгляните туда, - сказал он.
Он указал на узкую полоску неба, видимую между кронами больших
деревьев, росших по обе стороны тропы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60