Может, он проник туда вечером заранее, когда я отвлекся, или же он умеет
открывать замки отмычкой. Я также спрашивал себя, в каком состоянии
окажется машина к моему приходу, и уже ясно представлял, как работаю в
гараже допоздна, собирая ее.
Я ушел с работы на час пораньше, решив, что если уж мне нужно
возиться с машиной, то лучше начать поскорей.
Придя домой, я увидел, что мотор собран, а пришелец стоит в огороде,
изображая собой сорняк. Значит, он умеет открывать замки - ведь я, уходя
на работу, гараж запер.
Держа пари сам с собой, что мотор не заведется, я включил зажигание.
Однако двигатель заработал вполне нормально. Я проехал по улице, чтобы
проверить машину - она оказалась в полном порядке.
Для следующего занятия я постарался найти что-нибудь попроще. Я
достал столярный инструмент, показал его моему гостю и дал возможность
посмотреть, как я буду делать птичью клетку. Не то чтоб мне очень нужна
была такая клетка - в доме их имелось достаточно, - но я полагал, что так
мне будет легче и проще показать, как мы работаем по дереву.
Растение внимательно следило за мной, но, мне показалось, было чем-то
недовольно. Положив руку на ветку, я спросил в чем дело, но в ответ
получил угрюмое молчание.
Я был озадачен. Почему растеньице проявило самый живой интерес при
разборке мотора, а тут, когда я стал делать птичью клетку, опечалилось? Я
не мог догадаться до тех пор пока несколько дней спустя мой гость не
застал меня за срезанием цветов для моей вазы в столовой.
И тогда он ударил меня.
Растение есть растение, а цветы тоже являются растениями. Да и доски
тоже когда-то были растениями. Я стоял в саду с подрагивающим в руке
букетом, а пришелец смотрел на меня, и я подумал о всех тех потрясениях,
которые его ожидают, когда он получше узнает нас: как мы вырубаем леса,
выращиваем растения на корм и одежду, выжимаем из них соки и извлекаем
лекарства. Как я понял, растеньице во всем напоминало человека, который
попал на другую планету и увидел там, как некоторая форма выращивает людей
себе на корм.
Растеньице, казалось, не разозлилось и не убежало от меня в ужасе.
Оно просто опечалилось, а когда оно печалилось, то становилось самым
печальным существом, какое вы только можете себе представить. По сравнению
с ним пропойца с похмелья выглядит наверняка веселей.
Если мы когда-нибудь доживем до такого момента, когда действительно
сможем разговаривать друг с другом (я имею в виду беседы о таких вещах,
как мораль, этика, философия), я тогда узнаю, какие чувства испытывает мой
гость к нашей потребляющей растения цивилизации. Он наверняка пытался
рассказать мне об этом, но я не сумел понять многое из того, на что он
намекал.
Как-то раз вечером мы сидели на ступеньках крыльца и глядели на
звезды. Еще раньше пришелец показал мне свою родную планету, а может быть
одну из планет, которую он посетил, - не знаю. Все, что я уловил тогда,
состояло из каких-то смутных образов. Одно место казалось горячим и
красным, другое - холодным и голубым. Было еще одно, третье. Окрашенное во
все цвета радуги, оно вызывало в душе спокойное, чуть радостное чувство,
словно там веял нежный, прохладный ветерок, журчали фонтаны и в легком
сумраке пели птицы.
Мы уже долго сидели на крыльце, когда вдруг мои гость положил свою
ветку на мое плечо и мысленно показал какое-то растеньице. Должно быть,
ему приходилось делать значительные усилия, чтобы дать мне его визуальное
изображение, ибо картина была четкой и ясной. Растеньице было тощим и
поникшим и выглядело, если такое возможно, еще более печальным и грустным,
чем мое, когда оно впадало в печаль. Я проникся жалостью, и тогда мой
гость начал думать о доброте, а когда он думает о таких вещах, как доброта
и печаль, благодарность и счастье, то прямо изливается ими.
Пришелец вызвал во мне столько возвышенных, благородных мыслей, что я
боялся, что меня разорвет на части.
И пока я сидел на крыльце, размышляя об этом, то мысленно увидел, как
бедное растеньице начало понемногу оживать и расти, а потом расцвело и
превратилось в самый красивый цветок, который мне только доводилось
когда-либо видеть. Семена созрели, и растеньице рассыпало их. Мгновенно из
семян проросли совсем маленькие растеньица, тоже полные жизни.
Несколько дней я ходил сам не свой под впечатлением виденного,
спрашивая себя, уж не схожу ли с ума. Я пробовал избавиться от этого
наваждения, но не мог - картина навела меня на одну идею, и единственный
способ, каким я мог избавиться от нее, это проверить ее правильность на
практике.
Возле сарая с инструментом росла желтая роза - самая печальная и
жалкая из всех роз в городе. Зачем она год за годом цеплялась за жизнь, я
не мог понять. Она росла там, когда я еще был мальчишкой. Единственная
причина, почему ее давным-давно не выбросили, заключалась в том, что
никому не нужен был тот клочок земли, на котором она росла.
Я решил, что если какое-то растение нуждается в моральной помощи, так
это желтая роза.
Итак, я тайком, чтобы пришелец меня не заметил, пробрался к сараю и
встал перед розой. Я начал думать о ней добрые мысли, хотя одному Богу
известно, как трудно думать доброжелательно о таком жалком кустике. Я
чувствовал себя дураком и надеялся, что никто из моих соседей не увидит
моих упражнений, но продолжал свое. Кажется, на первый раз я достиг
немногого, но раз за разом возвращался к розе.
1 2 3 4 5 6 7 8