А теперь мы
продолжаем нашу музыкальную программу..."
Харингтон застыл с куском пирога на вилке на полпути ко рту.
- Отличительный знак судьбы, - процитировал он, - может лечь на
одного человека!
- Что вы сказали, мистер Харингтон?
- Ничего, ничего, мисс! Просто кое-что вспомнил. Не имеет значения.
Хотя, конечно, оно имело значение.
Сколько еще людей во всем мире прочли строки в его книгах? Сколько
еще жизней испытали на себе влияние написанного им? И помогали ли ему
писать эти строки? Был ли у него действительно талант или он просто
передавал мысли, возникающие в чужом мозгу? Помогли ли ему писать так же,
как и видеть иллюзии? Не в этом ли причина того, что он чувствует себя
таким исписавшимся?
Но, что бы это ни было, все уже позади.
Он сделал свою работу и сгорел. Сгорел так полно, как можно было
только ожидать - все то, чему он суеверно поклонялся, превратилось в свою
противоположность. А началось это с прихода журналиста сегодня утром. И
вот теперь он сидит здесь - скучный, банальный человек - взгромоздившись
на сиденье, и ест пирог с вишнями. Сколько людей сидело так же, как он, в
прошедших веках, освобожденные от иллюзорной жизни, стараясь с тем же
успехом, что и он, сообразить, - что же с ними произошло? Сколько еще
людей и сегодня живут в иллюзорном мире, как он жил в течении тридцати
лет? А может, все-таки было необходимо, чтобы сенатор Джонсон Эпрайт не
отказался от общественной деятельности и возглавил Государственный
департамент? Зачем и кому было нужно, чтобы именно такой человек занял
этот пост? И настолько ли это важно, чтобы добиться этого ценой жизненного
труда другого человека?
Где-то здесь должен находиться ключ. Где-то за этими тридцатью годами
должен быть указатель, ведущий к человеку, к предмету или организации -
чем бы оно ни было.
Он почувствовал, как в нем поднимается тупой гнев: бесформенный,
бесчувственный, почти безнадежный гнев, не имевший ни направления, ни
цели.
В ресторанчик вошел человек и сел рядом с Харингтоном.
- Привет, Глэди! - взревел человек.
Потом он заметил Харингтона и шлепнул его по спине.
- Привет, парень! - протрубил гость. - Ваше имя в газетах...
- Потише, Джо, - сказала Глэдис. - Чего вы хотите?
- Кусок яблочного пирога и чашку кофе.
Харингтон увидел, что его сосед огромен и волосат. У него был значок
возчика.
- Вы что-то сказали о моем имени в газетах?
Джо швырнул сложенную газету:
- На первой странице статья и ваша фотография.
Он ткнул в лист грязным пальцем.
- Спасибо, - сказал Харингтон.
- Читайте, - шумно заявил Джо. - Или вам не интересно?
- Интересно.
Заголовок гласил:
ИЗВЕСТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ПРЕКРАЩАЕТ ПИСАТЬ!
- Значит, вы завязали? - ревел возчик. - Не могу ругать вас за это,
парень! Много книг написали?
- Четырнадцать.
- Глэдис, только представь себе! Четырнадцать книг! За всю свою жизнь
я не прочел столько книженций...
- Замолчите, Джо, - сказала Глэдис, со стуком ставя кусок пирога и
кофе.
В статье говорилось:
"Холлис Харингтон, автор романа "Взгляни на мой пустой дом",
принесшего ему Нобелевскую премию, прекращает писать после опубликования
своей последней книги "Вернись, моя душа". Об этом было объявлено в
последнем выпуске журнала "Ситуэйшн" в статье редактора Седрика Мэдисона.
Мэдисон утверждает, что Харингтон завершил свою работу, начатую тридцать
лет назад..."
Рука Харингтона конвульсивно сжала газетную страницу.
- В чем дело, парень?
- Ничего...
- Этот Мэдисон - ничтожество! - заявил Джо. - Не верьте ему. Он
полон...
- Он прав. Боюсь, что прав.
"Но откуда он знает? - спросил он себя. - Как может Седрик Мэдисон,
этот странный человек, поглощенный своей работой, не выходящий из
помещения редакции и пишущий литературно-критические статьи - как может он
знать об этом?! Ведь я сам почувствовал только сегодня утром!"
- Вам не нравится пирог? - спросил Джо. - И кофе у вас остыл.
- Оставьте человека в покое! - яростно сказала Глэдис. - Я подогрею
его кофе.
Харингтон повернулся к Джо:
- Вы не отдадите мне эту газету?
- Конечно, отдам, парень! Я уже просмотрел ее. Читаю только спорт!
- Спасибо. Мне нужно кое с кем повидаться...

Вестибюль здания "Ситуэйшн" был пуст и весь искрился - яркая искра
являлась торговой маркой этого журнала и людей, делавших его.
Медленно и величественно за стеклянной стеной поворачивался огромный
глобус. Под ним циферблаты показывали поясное время. А на глобусе были
обозначены мировые события.
Харингтон остановился перед дверью и осторожно заглянул внутрь,
смущенный и озадаченный яркостью и сиянием. Затем медленно
сориентировался. Рядом с лифтом висела доска объявлений. На ней ничего не
было. На двери обнаружилась табличка:
ХАРВИ
прием с 9 до 5 ежедневно
Харингтон пересек помещение и остановился перед списком кабинетов.
Изогнув шею, он отыскал нужное имя.
СЕДРИК МЭДИСОН. 317 к.
Он отвернулся от доски и нажал кнопку лифта.
На третьем этаже лифт остановился. Харингтон вышел. Слева от него
тянулась длинная линия кабинетов.
317 кабинет оказался третьим. Дверь в него была открыта. Харингтон
вошел. За столом, заставленным стопками книг, сидел человек. Груды книг
лежали на полу и на полках вдоль стен.
- Мистер Мэдисон? - спросил Харингтон.
Человек поднял голову от книги.
И неожиданно Харингтон оказался вновь в дымной темной будке, где
когда-то давно разговаривал с безликим незнакомцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13