Однако мне было некогда рыскать по округе в поисках более безопасного
пути, равно как и вести машину на небольшой скорости, чтобы в случае чего
успеть затормозить и дать задний ход.
Если бы я знал, что в распадке лежит пыль, то ни за что бы в него не
сунулся; но начало дороги не предвещало ничего подобного - сплошной
камень, катись в свое удовольствие. Разумеется, я смотрел вперед, однако
солнце сверкало так ярко, что определить на расстоянии, галька там или
пыль, не представлялось возможным.
Когда ты впервые прилетаешь на Луну, тебя поражает одна вещь. Луна -
черно-белая. Если не считать немногочисленных оттенков, какие присутствуют
в скальных породах, других цветов здесь не существует. Солнце буквально
выбеливает все, на что только падают его лучи. А когда солнце уходит,
наступает кромешная тьма.
Итак, я вел вездеход по распадку, прокладывал колею по пыли, которую
никогда еще не давили гусеницами; которую испещряли крошечные кратеры -
следы примчавшегося из космоса мусора; которая копилась тут на протяжении
столетий, отшелушивалась от каменных стен, не выдерживавших беспрерывных
атак излучения, укусов песка, что передвигался со скоростью не одной мили
в секунду, перепадов температуры - разница составляла сотни градусов.
Да, жизнь на Луне тяжелая и не слишком веселая, однако в самой
суровости планеты таятся восторг и красота. Она ловит каждую ошибку,
норовит прикончить тебя, не знает жалости, не дает пощады; но порой она
являет собой зрелище, от которого захватывает дух, когда душа словно
взмывает в черноту космоса и обретает умиротворение и понимание. А иногда
Луна попросту лишает тебя слов.
Что-то похожее происходило со мной сейчас. Я застыл в кресле, в горле
пересохло, на лбу выступил пот. Машина катилась по распадку, приближаясь,
может статься, к ловушке, объехать которую не удастся.
Мне повезло. По-видимому, мой черед еще не наступил: старушка-Луна,
должно быть, приберегала меня для другого раза.
Я выехал из распадка и очутился на широкой равнине, за которой
виднелся Домашний проход, что вел внутрь Пиктета, прямиком к Енотовой
Шкуре.
Под гусеницами вновь захрустела галька. Я посмотрел на датчик
кислорода: игла находилась почти у самого левого края шкалы. Ничего, до
города хватит. В крайнем случае воспользуюсь тем баллоном, который
упаковал в ранец скафандра. В общем, доберусь.
Главное - я целым и невредимым выбрался из засыпанного пылью
распадка, а остальное в настоящий момент ерунда.
Вездеход взобрался на склон, и передо мной раскинулся Пиктет -
амфитеатр, у северо-восточной стены которого притулилась колония. За
городом сверкали на солнце здания космопорта, служившего промежуточным
этапом на пути к другим планетам. На моих глазах на посадочную площадку
опустился очередной звездолет, окутанный клубами дыма, весь в пламени,
которое выплевывали дюзы. Наблюдать за ним было очень странно: тормозные
двигатели работали на полную мощность, пламя било ослепительными струями -
однако посадка проходила в полной тишине.
Первое, что поражает на Луне, - засилье черного и белого цветов;
грозное же высокомерие тишины обрушивается не сразу, но затем сопровождает
тебя каждую минуту. Тишина - то, во что трудно поверить, с чем нелегко
свыкнуться и почти невозможно жить.
Я сбросил скорость, ибо проход изобиловал поворотами, которые
требовали повышенного внимания. Стрелка на кислородной шкале опустилась
ниже прежнего, но я знал, что мне уже ничто не угрожает.
Миновав проход, я съехал на дно кратера и свернул влево, обогнул
выступ стены и направил машину к госпиталю, что примостился в укромном
уголке между выступом и стеной.
Лунные поселения строятся особым способом: не на открытом месте, а у
стен кратеров, у подножия гор, в долинах и распадках - то бишь там, где
существуют естественные укрытия, которые позволяют прятаться от радиации и
метеоритов. Правда, надежнее всего зарыться под землю, однако в
человеческом естестве есть что-то такое, что восстает при одной только
мысли о жизни в норах. Поэтому люди защищаются иным способом - возводят
поселения вплотную к высоким стенам. Именно так, к примеру, построена
Енотовая Шкура. Город протянулся почти на три мили в длину; улиц в нем
нет, а все дома прижимаются к северной стене кратера.
Я остановил вездеход у наружного шлюза госпиталя, надел шлем, взял
мешок с лишайниками и выбрался из машины. Должно быть, меня заметили
изнутри, поскольку шлюз начал открываться. Когда я подошел к нему, люк уже
распахнулся настежь. Я вошел; люк закрылся, послышалось шипение
подаваемого в шлюзовую камеру воздуха. Подождав, пока откроется внутренний
люк, я снял шлем и двинулся к отверстию.
С той стороны меня поджидал док Уизерс. Увидев мешок, он усмехнулся в
свои огромные, как у моржа, седые усы,
- Кэти! - позвал он, протянул руку к мешку, а другой похлопал меня по
плечу. - Ты нас выручил. Запасы подходят к концу, а никто из добытчиков до
них пор не появился. Ты первый. - Док шумно вдохнул и столь же шумно
выдохнул. - Знаешь, я все время боюсь, что вы рано или поздно встретите
свою удачу, и тогда никому не станет дела до моих ненаглядных микробиков.
- Не переживайте по пустякам, док, - отозвался я. - Такое вряд ли
случится.
Тут появилась Кэти - вечно хмурая старушенция с исхудалым лицом
медсестры, которая переработала свой срок и, имея склонность помыкать
людьми, со временем стала проявлять чрезмерное усердие в уходе за
пациентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24