Конечно, я не
ожидал благодарности в его взгляде, но глаза излучали столько ярости, что
ее хватило бы не только на нас с Толей, а и на весь уголовный розыск.
- У-у, гады! - прошипел он.
Меня не трогали его эмоции, я проскользнул в калитку, чуть не
наскочив на полную женщину в грязной кофте.
- Вам кого? - остановилась она, загораживая дорогу.
Я обошел ее, отстранив не очень вежливо, и взбежал на высокое
крыльцо. Отсюда дверь вела на открытую веранду, а там стояла, испуганно
глядя на меня, вчерашняя светловолосая красотка.
- Мария Щепанская? - спросил я.
- Мария... - попятилась женщина. - Откуда вы и что вам нужно?
- Милиция! - сказал я, наверное, слишком громко. Но что я мог
поделать, не удержался. - Милиция, и вы задержаны, Мария Щепанская!
Стояла - красивая, грудастая, молодая и самоуверенная, а отшатнулась
- сгорбилась, посерела, и кожа на ее лице покрылась морщинами. Однако я ни
на мгновение не пожалел ее, и не потому, что огрубел на милицейской
работе: ведь знала, что делает, сознательно шла на преступление. Думала -
обойдется. Но не обошлось, не могло обойтись, и пусть это знают все:
никому не обойдется!
В тот же день Дробаха провел первый допрос.
Пашкевич не признавался ни в чем, все отрицал, выкручивался как мог.
Но его ждали очные ставки, вещественные улики, к тому же при обыске в его
комнате нашли около тридцати тысяч рублей: деньги за проданную "Волгу" и
полученные от доверчивых покупателей ковров.
Щепанская, наоборот, не отрицала ничего. Плакала, рассказала все,
надеясь, что чистосердечное раскаяние хоть немного смягчит ее участь.
Оказалось, она переехала во Львов, узнав, что мать живет неподалеку.
Фонякова, бросившая когда-то дочь на произвол судьбы, теперь поняла, что
может извлекать из нее выгоду. Никто не знал, что Щепанская часто ездит к
матери: товары и деньги, которые она украла, работая продавщицей,
хранились у Фоняковых.
Задумав аферу с коврами, Пашкевич договорился с Фоняковым, и тот за
сотню достал "рафик" в соседнем районе. Официально, согласно путевке,
машина в эти дни находилась в командировке.
Я решил вылететь в Киев первым же завтрашним рейсом. Сделал бы это
еще и сегодня, но последний самолет уже поднялся в воздух.
Мы с Дробахой и Крушельницким стояли возле управления и советовались,
как быть. Толя настаивал, что конец нашего нелегкого дела следует
обязательно отметить скромным ужином, хотя в такую жару даже сама мысль о
ресторане казалась неуместной. Наконец решили поехать в кафе, что в
Стрыйском парке.
Крушельницкий ушел организовывать машину, а мы с Дробахой перешли на
противоположную сторону улицы, в тень от большого каштана. Наступил вечер,
но было душно, вероятно, собиралась гроза.
Дробаха прислонился к стволу каштана, подышал на кончики пальцев и
как-то неожиданно сказал:
- Жаркий месяц июль...

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41