Кажется, все есть. Даже полное блюдце красной икры, — пришлось звонить Олексе, он достал во львовском ресторане и передал со знакомыми. А рыбы Олена наготовила вдоволь: заливная, фаршированная, жареная. И копченый угорь. Улыбнулся: тут на взвод голодных солдат, а Олена тащит еще холодец и маринованные грибы.
Заурчал мотор на улице, и белая «Волга» остановилась возле дома. Андрий Михайлович увидел, как у сестры задрожали руки, пристроила блюдо с холодцом на край стола и оперлась о спинку стула. Андрий Михайлович мягко и нежно обнял ее за плечи, краем глаза следя, как вылезал из «Волги» мужчина в сером костюме и желтых туфлях. Осторожно подтолкнул сестру к двери, и она ушла, сложив руки на груди и глядя неподвижным взглядом прямо перед собой: вероятно, ничего не видела и не слышала.
Роман уже шел к крыльцу между штамбовыми розами, с любопытством озираясь вокруг. Лысый, в очках с роговой оправой, грузный, но не толстый, двигался легко. Широко улыбается и машет рукой, в другой — небольшой коричневый чемодан. Изменился, конечно, но Андрий Михайлович узнал его сразу. Сбежал с крыльца, обнялись, и Роман похлопал двоюродного брата по спине, прижавшись щекой к щеке. Андрий Михайлович хотел и расцеловаться, но, неуклюже чмокнув Романа, застеснялся и отстранился, заглядывая в глаза.
— Вот и увиделись, слава богу, с приездом в наши края!
Видел, как застыла на крыльце Олена — прижала руки к бокам, стоит неудобно, лицо покрылось морщинами, а Роман смотрит на нее как на совсем постороннюю.
«Не узнал, — догадался Андрий Михайлович. — Боже мой, не узнал… Что же теперь будет?»
Он сделал шаг к крыльцу, словно желая отгородить Олену от Романа, заслонить ее, протянул сестре руку, приглашая сойти в сад, но та стояла, смотрела, и губы ее дрожали.
— Олюся! — наконец узнал ее Роман. Так они с Андрием еще в детстве называли ее, и то, что он не забыл этого, тронуло Олену Михайловну, она улыбнулась и протянула Роману руку. Он несколько театрально поднялся на крыльцо, поцеловал ее пальцы, огрубевшие от работы в саду, без колец, но с накрашенными ногтями — с утра Олена Михайловна бросила все и побежала в парикмахерскую.
Роман внимательно разглядывал ее. Вероятно, Олена Михайловна что-то прочитала в его глазах, потому что посуровела и напряглась, и все же заставила себя улыбаться — вымученно, одними губами.
— А ты совсем не изменилась, Олюся, — как-то фальшиво-бодро заговорил Роман, видно было, что сказал это просто из вежливости.
— Чего уж там! — Олена Михайловна наконец перестала улыбаться. — Не говори глупостей, мы уже стали старыми, и я не нуждаюсь в комплиментах.
— Но ведь… — сделал еще одну попытку Роман Стецишин, но не докончил. — Рад видеть тебя, Олюся, оставайся всегда такой.
— Постараюсь, — спокойно ответила та, и Андрий Михайлович вздохнул с облегчением: кажется, сестре не очень больно. Она пошла вперед легкой походкой, и, слава богу, никто в эту минуту не видел ее лица.
— Прошу в комнаты, — произнесла, не оборачиваясь, — а я сейчас… — Она зашла в кухню и остановилась за дверью, сжав пальцами виски под седыми волосами, поднятыми в высокую прическу.
Стецишин обошел гостиную мягкими, кошачьими шагами, ощупывая внимательным взглядом элегантную мебель, ковер над тахтой с разбросанными по ней подушками, вышитыми вручную. Схватился обеими руками за спинку стула, молча, бесцеремонно осмотрел стол с закусками и бутылками и сказал с уважением:
— А ты неплохо устроился, Андрий. Я даже представить себе не мог, что так хорошо. Может, стал коммунистом?
Андрий Михайлович весело расхохотался:
— Мусор у тебя в голове, Роман, — на телеге не вывезешь. Неужели ты действительно думаешь, что у нас хорошо живут только коммунисты?
— Ты всегда умел угождать. Помнишь, даже физик, как его, Кныш, так и он ставил тебе пятерку.
А я как ни старался…
— Физику надо было учить, — поучительно поднял вверх указательный палец Андрий Михайлович. Они посмотрели друг на друга и засмеялись — от воспоминания о временах, когда самым большим позором была схваченная у сурового физика двойка, и от удовольствия, что наконец-то встретились через столько лет и не очень постарели и что, если бог даст, у каждого впереди еще лет двадцать, а то и тридцать, конечно, меньше, чем уже за плечами, но, ежели умело распорядиться годами, жизнь будет еще долгой, долгой и удивительно приятной.
Роман Стецишин еще раз пробежал глазами по столу, потер руки и заметил:
— Ты угощаешь так, будто у тебя в банке по меньшей мере миллион. У нас только очень богатые люди могут позволить себе икру, и даже я…
— Вылетел бы в трубу? — снисходительно перебил его Андрий Михайлович. — А мне некуда вылетать, и банковских счетов у нас нет.
— Но ведь в случае чего…
— Скоро на пенсию, и нам с Оленой хватит.
Олена Михайловна принесла запотевший сифон с газированной водой.
— Я думала, уже закусили, а они… Справедливо говорят, мужчины только считаются молчаливыми, а переговорят любую женщину. Гость проголодался в дороге, а ты…
Роман не заставил себя долго приглашать: взял из блюда кусок карпа в томате, с жадностью опорожнил полный серебряный бокал темно-коричневой настойки.
Довольно зажмурился и обвел всех взглядом.
— Что это? — спросил он. — Лучше шотландского виски.
— Наш фирменный напиток, — похвастался Андрий Михайлович. — Ореховка.
— В магазинах не видел.
— И не увидишь.
— Самогон?
— Ну что ты! Когда грецкие орехи еще зеленые, размельчишь их и зальешь водкой. Потом полстакана концентрата на бутылку «Экстры».
— Лекарство, — прибавила Олена Михайловна. — Говорят, в двадцать раз больше витаминов, чем в черной смородине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39