»Сохань смерил Филю уничтожающим взглядом – а он еще и нахал! Сказал:– Ладно, Хусаинов, продолжим наш разговор в прокуратуре. С протоколом.– Ты что, начальник, арестовываешь меня? За что? Не имеешь права без ордера.– А мы вас, Хусаинов, не арестовываем. Задерживаем для выяснения некоторых обстоятельств.– Каких?– Вы подозреваетесь в убийстве.– Я? В убийстве? – Филя расхохотался. – Ошибочка у тебя, начальник. Пенсионер я, вот кто. Да разве рука поднимется?– Ты, Филя, заткнись, – довольно грубо оборвал его Опичко, прислушивавшийся к разговору. – Тоже мне, пенсионер нашелся! Разве есть у пенсионера деньги, чтобы коньяк с шампанским в «Ветерке» глушить?– А я подрабатываю, начальник! В жэке…– Знаем твои заработки… Сказано: заткнись, и точка. Разговор у нас только начинается.«Где сядешь, там и слезешь, – со злостью подумал Хусаинов. – Я не дурак деньги прятать дома. Здесь у меня тысяча-другая на ежедневные расходы, а где остальные, хрен найдешь… Есть еще у Фили друзья, а старая карга хоть внешне и противна, а голова светлая: мама, папа, еще два десятка родственников – каждому по десять – двадцать тысяч, вот и лежат наши деньжата, надежно лежат, и вам, ментам, их не увидеть. Слава богу, что я сто Псурцевых кусков да еще кое-что вместе с пистолетом в тайник бросил – пусть там отдыхают до лучших времен».Обыск подходил к концу, но, как и догадывался Сохань, ничего не дал. Обследовали миноискателем сад и двор – напрасно.Сохань смерил Филю тяжелым взглядом.– Одевайтесь, Хусаинов, поедем в милицию.– Придется подчиниться. Но жаловаться буду самому прокурору. – Филя натянул джинсы, сорочку, легкую куртку, взял в руки кожаную шляпу, погладил ее, но оставил. Надвинул на глаза кепочку с коротким козырьком.– Я готов, начальник.Любчик открыла дверь и пропустила Псурцева. Полковник постоял в приемной у зеркала, внимательно изучая свой внешний вид, по-видимому, остался доволен, молодецки повернулся на каблуках и прижал Любчика в углу.– Пусти, черт, – оттолкнула его Любчик. – Сейчас Жора придет.– А я только поглажу… Любчик посмотрела насмешливо.– А что тебе остается? Гладиатор…– Ну и дура! – рассердился Псурцев. – Ты позвони мне вечером, когда Жоры не будет, побалуемся.– Нужен ты мне! – Любчик наморщила носик, но смотрела лукаво, и полковник легонько пошлепал ее по щеке.– Завтра, – сказал, – я позвоню, так как завтра совещание работников легкой промышленности и Белоштана там ткнут мордой в дерьмо.– Неужели? – испугалась Любчик. – Наша фабрика награждена переходящим знаменем.– Этим знаменем нынче только… – Псурцев сделал выразительный жест. – Сейчас хозрасчет, главное – деньги!– Жора о деньгах все время и думает.– О своих. А об общественных? Вот не выберут его директором, что будем делать?– Начальство прикажет – выберут. Как Кирилл Семенович велит, так и будет.– Теперь и Пирию не сладко.– А кому, сладко? – всплеснула руками Любчик. – Жора совсем осунулся…«Сладко тебе, – подумал Псурцев, – и будет так, пока Белоштан на орбите будет крутиться. Конечно, денег ему до могилы хватит, а вот мне, Псурцеву, еще годик на Белоштановых харчах побыть не мешало бы. А там можно и на заслуженную пенсию. Дачка под лесом уже есть, смородина и крыжовник растут, машина бегает – не жизнь, а сплошное удовольствие».– На твоих харчах не осунешься, – возразил Любчику Псурцев. Он попробовал ущипнуть Любчика, женщина ойкнула, но не громко, потому что щелкнул замок и в дверях появился Георгий Васильевич. Пристально посмотрел на Любчика и Псурцева, но не заметил ничего подозрительного – морщинки на лице разгладились, лицо сделалось умиротворенным: так бывает с человеком, который, оказавшись в семейном уюте, сразу забывает о житейских невзгодах.– Сооруди нам, Любчик, легкую закуску, – приказал. – И поджарь бифштексы. А то время обеденное, сам бог велел… А мы пока с Леонидом Игнатовичем поболтаем.Он первый прошел в гостиную, достал из бара две бутылки, поставил на столик.– Я глотну коньячка, – потянулся к бутылке полковник.Белоштан налил ему, постоял, прижав бутылку к груди, налил себе и опорожнил рюмку.– Пусть виски хлещут американцы, – сказал. – По мне, так «Белая лошадь» самогоном пахнет. Хотя иногда со льдом – совсем другой вкус…– Хороший коньяк виноградом пахнет, – Псурцев, довольный, улыбнулся. – И еще немного розой.Белоштан ногою оттолкнул столик и плюхнулся в кресло.– Ну, что у тебя? – спросил как бы небрежно, но глаза глядели настороженно.– Сегодня утром арестовали Филю-прыща.– Ну и что?– Но ты ведь не знаешь!.. Типа, какой взял на себя Хмиза.Черты лица у Белоштана заострились.– Как ты допустил?!– Убийства ведет прокуратура. А там следователь оказался толковый: сразу на Филю вышел.Белоштан подергал себя за кончик носа, что означало крайнюю степень раздражения.– А ты!.. – закричал. – Кто начальник милиции – я или ты? Зажрались, в кабинетах засиделись, простого дела организовать не в состоянии.– Я же объясняю: убийство ведет прокуратура…– Ты что, Гусаку позвонить не можешь?– А что я ему скажу? Что Хмиза мы с тобой решили убрать? Еще Пирия пристегнем? И чтоб прокурор Города закрыл дело? Но это сейчас и от прокурора зависит…Белоштан уже пришел в себя. Спросил:– Что знает этот Филя-прыщ? Ты, кажется, так назвал его?– Так… Ничего он не знает. Что надо Хмиза убрать, и все… Получил свой аванс – пятьсот тысяч, и точка.– Но ведь я звонил Хмизу и вызывал его на двадцать третий километр…– А кто это знает? Я Филе не говорил…– Скверно… – в отчаянии повертел головой Белоштан. – Очень скверно… Правда, Степа подошел сам к телефону, но мог успеть сказать кому-нибудь, что Белоштан его вызывает…– Ты вчера между восемью и десятью где был?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46