.. И вдруг однажды ночью я совершаю убийство. Убиваю паралитика. Между тем, вздумай я его ограбить — мне достаточно было попросту забрать все у него на глазах. Зачем мне понадобилось его убивать? Чтобы он на меня не донес? Но разве я лег бы тогда спать, разве стал бы спокойно дожидаться приезда полиции?.. Будем рассуждать дальше. Я, дескать, оставил свои отпечатки на ноже. Я сунул бумаги старика под свой матрац. Пожалуй, пьяница или душевнобольной действительно могли бы так поступить. Но разве пьяница, душевнобольной или "кровожадное животное" способны выдумать трюк с телеграммой, отправленной сообщником из другого города, чтобы убрать из дома остальных жильцов? Согласитесь, эта уже предумышленное убийство. А убийца, который планирует свое преступление заранее, — вовсе не слабоумное животное!
Я умолк, чтобы перевести дух. В зале стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как ворует лучший и мире карманник. Никто не смел шевель-нуть. пальцем. Изумленно выпучив глаза, все с нетерпением ждали, что я скажу дальше. Адвокат, прокурор, присяжные — все смотрели на меня так, словно видели впервые. Это был великий миг.
Я бросил взгляд на Эмму; она будто превратилась в белую мраморную статую. Бледное лицо резко выделялось на фоне траурных одежд. Я нашел ее некрасивой. Да, она подурнела от испуга, и это согрел! мне сердце. Уничтожить ее красоту — разве это не прекрасное отмщение?
Я провел рукой по лбу. Теперь главное не потерять нить. Я чувствовал: еще немного — и эта нить меня куда-нибудь приведет. Свой рассказ я вел прежде всего для себя. Я убеждал себя в собственной невиновности. О, незабываемая минута!
— Продолжим, господа, игру в "допущения" и допустим, что я действительно подстроил отправку этой телеграммы из Орлеана. Но где гарантия, что она позволила бы мне остаться дома одному? Прошу вас, послушайте меня внимательно!
Впрочем, в этом призыве не было никакой необходимости. Все едва не лопались от напряжения. Даже, небось, жалели, что у них всего по два уха, неплохо бы еще... Я видел, что все просто поражены моей грамотной речью, ясностью моих аргументов, полным отсутствием нервозности. Я был холоден и точен. А это для преступника явление довольно редкое.
— Послушайте внимательно: Бауманн уехал на машине. По логике вещей, получив телеграмму с тревожной вестью, мадам Бауманн должна была бы сесть на поезд... Через Орлеан проходит очень много поездов! Но раз уж она решила взять напрокат автомобиль, то почему не посадила за руль меня? Ведь шофером в доме был именно я!
Эти слова произвели эффект камня, брошенного в тихий пруд. В зале одобрительно загудели. Я был на верном пути.
— Далее, господа: я нахожу несколько странным поведение мадам Бауманн. Она узнает о том, что ее мать при смерти. Вместо того, чтобы кинуться на вокзал, она находит время взять напрокат машину, причем среди ночи, что не так-то легко. Затем, опять же среди ночи, она останавливается в Этампе и ужинает там в дорожном кафе — а ведь она уже успела поесть дома и к тому же следит за фигурой, как вся-
кая молодая женщина. Она сажает за руль вышеупомянутой машины своего работника, который не является шофером. Вас это удивляет? Меня — нет, поскольку я прекрасно вижу ее цель. Все это позволило ей увезти Робби с собой и оставить меня в доме одного. Это требовалось для того, чтобы обвинить меня в убийстве. Ведь Эмма Бауманн знала, кто я такой: я сам ей сказал!
"Тут уж поднялся настоящий тарарам. Все завопили на разные лады, все глаза устремились на Эмму. Это всеобщее пучеглазие дало себя знать. Она встала, пожала плечами и попыталась что-то сказать, но председатель жестом велел ей сесть.
— Продолжайте! — крикнул он мне.
Я по-римски поднял руку, требуя тишины, и мгновенно ее получил
— Существует, — сказал я, - старое полицейское правило: ищи того, кому преступление выгодно. Его можно прекрасно применить к данному случаю.. Кому было выгодно это преступление? Мне, укравшему несколько бумажек, которые и продать-то трудно, и дожидавшемуся полиции, лежа на этих бумагах, как собака на косточке? Или же той, которая унаследовала состояние убитого? Неужели вы допустите, что я мог проявить такую чудовищную глупость и беспечность? Надеюсь, что нет. В течение всего процесса я молчал потому, что это ничего не изменило бы. Теперь же судите меня, как сочтете нужным. Какой бы вердикт вы не вынесли — я в вашей власти!
На задних рядах зааплодировали. Председатель зазвонил в колокольчик. Когда шум затих, он вызвал к барьеру Эмму и спросил, что она может сказать в ответ на мое заявление.
Она печально улыбнулась и еще раз подчеркнула, что в момент убийства старика сама находилась в Этампе. Затем пояснила, что машину взяла напрокат для большей свободы передвижения, а поесть остановилась потому, что поездки ее всегда утомляют. И, наконец, сказала, что с презрением отметает все мои злонамеренные измышления.
Я почувствовал, что она несколько выровняла положение. Но не до конца: мои слова произвели огромный эффект. Суд удалился на совещание. Они вернулись через десять минут, и прокурор объявил взбудораженному залу, что процесс приостанавливается до получения более полной информации.
Я снова окунулся в изнуряюще-монотонную атмосферу тюрьмы.
Моя красивая болтовня помогла мне выиграть время и поколебать "душу и совесть" присяжных. Но я не пытался обманывать себя: с их стороны это было не отступление, а лишь разбег перед прыжком, потому что, в сущности! мои разглагольствования не выдерживали критики. Они произвели впечатление только потому, что я выдал их в нужный момент и в нужной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135