— Что, очухался малость?
— Ага...
— Я тут как раз про тебя читаю. — Он сунул газету мне под нос. — Вот, полюбуйся...
Читать я, понятно, не мог: едва взглянул на печатную страницу, как буквы заплясали вприсядку.
— Кажись, тебе в печенье мухоморчиков накро-шили! Так и загнуться недолго...
— Спасибо за новость,— проворчал я.
— Только поганцам одним и везет. Случись такое с честным малым — точно б загнулся!
Я уже понял, какие он ко мне питает чувства. Работа в палатах для правонарушителей сделала его черствым и угрюмым. В душе он, наверное, стыдился того, что ухаживает за уголовниками, как учитель, которому подсунули дебильный класс.
— А что обо мне пишут?
— Ищут, кто принес "смертоносную посылку", как ее назвали газетчики. Похоже, какая-то девчонка принесла. Идут по следу...
Я вздохнул. "Девчонка!" Сами понимаете, Эмма как следует перестраховалась. На этот раз она все сделала чисто: у нее было время подготовиться.
Я чувствовал в животе космическую пустоту.
— Есть хочется...
— Ни фига себе! Быстро же ты оклемался...
— Так можно мне чего-нибудь пожрать?
— Погоди, посмотрю.
Он вышел и долго не возвращался. Потом принес большую чашку бульона с луком.
— Держи.
— И все?
— Ну ты даешь! Не антрекот же с кровью тебе жрать после такой процедуры!
— А что, если хочется...
— Да, брюхо у тебя будь здоров. Сразу видно - молодой!
Тут он удостоил меня восхищенной гримасой исключительно по причине моей физической выносливости.
— Завтра тебя перекинут в изолятор тюрьмы "Санте". Нечего тебе тут прохлаждаться.
Он забрал у меня газетку и продолжил чтение, но уже через пять минут начал клевать носом и захрапел. Я понял, что на кухню он ходил не только за бульоном, а заодно приложился и к бутылочке красненького — от него на два метра разило винищем..
"Санте"! Опять тюремная жизнь в ожидании решения судьбы! Я сжал кулаки, охваченный отвраще-
нием ко всему человечеству. От устроенной мне водокачки я как бы родился заново. Я был усталым и резбитым, но в то же время чувствовал в себе больше сил, чем до отравления.
Я посмотрел на затылок спящего медбрата. Потом на сосуд для мочи, стоявший на столике за его спиной. Я ухватил банку, она была из толстенного стекла. Я покрепче сжал ее в руке и размахнулся...
Банка разлетелась вдребезги; толстяк упал со стула головой вперед, грохнулся на паркет и несколько раз конвульсивно вздрогнул. Видимо, я основательно его оглушил. Я встал с кровати, и только тут понял, какую совершил глупость: я не мог держаться на ногах, все кружилось и прыгало у меня перед глазами... Я зажмурился и сел; тогда мне немного полегчало. Но когда я опять распахнул форточки, сарабанда возобновилась....
Я страшно разозлился на себя за свою, глупость. '"Браво, молодчина!" — говорил я себе. Я только что провес черту под столбиком подсчетов. Оставалось только поставить результат. А результат был ясен: смерть.
Я уже чувствовал на шее прикосновение холодных ножниц, которыми мне срежут воротник. Вот меня кладут на доску гильотины, вот моя голова катится в опилки...
— Дурак ты, Капут, дурак! — бормотал я. — Что ты сделал? Что ты сделал?'.
Медбрат больше не дергался.
Я медленно, как привидение, двинулся по комнате, говоря себе: "Иди или сдохни! Иди или сдохни! Если ты сейчас не. удерешь, тебя точно подставят под главную косилку..."
Поверьте, воля — это сила номер один: куда там до нее атомной энергии! Я смог справиться с головокружением, потому что очень этого захотел. Стены стали вертеться все медленнее и наконец-то остановились, совсем как деревянные лошадки в парке, когда карусельщик потянет за рычаг.
Я наклонился к санитару; меня била страшная дрожь, С огромным трудом мне удалось стащить с него штаны. Я надел их и сразу стал похож на старого слона с отвислой задницей.
Перекатывая толстяка по полу, я снял и халат. Потом обул его белые мокасины, водрузил на голову его круглый колпак...
На эту церемонию мне понадобилось не меньше часа. Толстяк хрипел; похоже, от удара у него треснула тыква, и ему была уготована нешуточная трепанация...
Медленными короткими шажками я направился к двери. Труднее всего было одолеть эту проклятую дрожь.
Пожалуй, по части дерзких побегов я мог за себя не беспокоиться.
Сюда, в больницу "Куско", меня привезли в отключке, и я понятия не имел, где тут ходы-выходы.
Открывая дверь, я входил в неизвестность — в Неизвестность с большой буквы. Стрелка моего страхометра прыгала где-то ниже нуля. Я двигался, как в безумном бреду, В глазах еще плыл туман, и к горлу порой подступала жестокая тошнота. Побег в таком состоянии — это, скажу я вам, не хрен собачий.
Я выбрался в коридор, где пахло болезнью и эфиром. На горизонте маячила только застекленная дверь. Я прошел и ее.
В этот момент я увидел легавого в форме, со сдвинутым на затылок кепи и приоткрытым ртом, безмятежно сидевшего верхом на стуле. Его присутствие меня удивило, но тут я вспомнил, что нахожусь в "Куско", в отделении для зеков. Совершенно естественно, что загребалы направили сюда своего представителя...
Я подмигнул охраннику, и он в ответ по-жабьи мигнул мне. Выполнив эту формальность, я оказался на свободе. Так что не надо, пожалуйста, глядеть в рот журналистам, которые гордо размазывают подобные побеги на нескольких полосах сразу: обычно такие хохмы проходят очень просто. Я не спеша протопал через все просторное здание "Куско" и уже у самого выхода столкнулся нос к носу с какой-то монашкой. Она оторопело воззрилась на меня.
— Но, однако же... — пролепетала она. Вероятно, она досконально знала всех обитателей заведения, и мое появление показалось ей подозрительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135