— Сфотографировать? В такое время? А вам не кажется, что у вас получится битва негров в туннеле?
— Нет, у меня хороший аппарат: "Роллей". И диафрагму я уже отрегулировал. Прекрасный выйдет закат.
Я догадывался: он приехал в Венецию по путевке и спешит нащелкать фотографий, чтоб потом похвастать перед друзьями. Его "Роллей" действительно внушал уважение. Я слыхал, что такие штуковины стоят целое состояние.
— Но учтите: я не умею им пользоваться...
— О, это сущий пустяк! Центрируете меня в окошке и нажимаете вот на эту кнопочку, видите?
Я с большей охотой зацентрировал бы ему в рожу кулаком, потому что "уйдзи, процивный, я с тобой не дружу" — это не мой стиль. Но в голове у меня уже начало кое-что выстраиваться, причем полным ходом. И для успешного осуществления моих надежд калечить этого милого дружочка было нельзя.
Я старательно заснял его портрет.
— Вот спасибо! — прощебетал он. — Как это любезно с вашей стороны... Позвольте, я угощу вас аперитивом?
Отлично: я ему, похоже, понравился. - С удовольствием...
Чего-чего, а забегаловок в стране гондольеров хватает. Мы уселись на террасе какого-то кафе.
— Что будете пить? Я, пожалуй, выпью белого "чинзано"... Он такой нежный и приятный...
— Я тоже. И, если вас не затруднит, я бы еще заказал бутерброд...
Он удивленно моргнул: подобные манеры показались ему мало совместимыми с правилами хорошего тона.
Я улыбнулся.
— Вы, может быть, приняли меня за попрошайку... Действительно, черт возьми: в этих краях их полно. Но со мной, случилось нечто иное...
Он наклонил голову, готовясь выслушать вранье, не выходящее за рамки допустимого.
— Я остался без гроша, — сказал я. — Три дня назад, в день моего приезда, кЬ мне подошел очень приличный с виду парень...
Как видите, я подсунул ему первоклассную затравку: как раз по его части...
Его нарастающий интерес и бокал "чинзано", который вторгся в мой пустой желудок, как армия завоевателей, вызвали у меня небывалый прилив красноречия. Я сплел ему отличную сказочку — он, похоже, был не прочь, чтобы и с ним такое приключилось...
У того парня, сказал я, были очень приятные манеры; но он пригласил меня к заведение, пользующееся дурной репутацией, и там он и его дружки отобрали у меня бумажник. И вот теперь я сижу на бобах и жду, пока брат, которому я отправил телеграмму с просьбой о помощи, вышлет мне деньги в письме, да еще боюсь, как бы конверт не вскрыли на французском почтамте, и так далее, и тому подобное...
Он то изумленно охал, то испуганно ахал, то кудахтал, как почтенная матрона: "Боже! Какой ужас! Не может быть!" Он меня до того раздражал, что мне все сильнее хотелось щелкнуть его костяшками по челюсти, чтобы успокоить нервы.
Он сразу же предложил одолжить мне денег. Я, разумеется, изобразил из себя гордого кабальеро. Я, мол, не тот, за кого вы меня принимаете, у меня, мол, собственного достоинства — девать некуда, и все такое. Он начал настаивать, и через три минуты у меня в руке оказался десятитысячный билет.
— Ладно, — сказал я. — Соглашаюсь только потому, что вы мой соотечественник. Но тогда скажите мне, пожалуйста, свою фамилию и адрес.
— Да не стоит вам беспокоиться из-за такого пустяка!
— Нет. Долг — это святое.
Ну, он и раскололся: зовут его Робер Рапен (счастливые, по его мнению, инициалы). Остановился он в "Альберго Реджина" — роскошном заведении в районе Лидо... Он ни в чем себе не отказывал, и вместо подушки у него, похоже, был пузатый мешок с деньжатами, навевающий безмятежные радужные сны.
Потом начал рассказывать он. Мне на его историю было наплевать, но я был вынужден уделить ему немного внимания — хотя бы на его десять тысяч лир. Купюра жгла мне карман. В голове вертелась оДна мысль: как бы поскорее пойти разменять ее в ресторане и заказать столько жратвы, чтоб потом штаны было не застегнуть!
А он все трепался, трепался... Жил он в Париже. По крайней мере, до смерти отца... Тут его глаза увлажнились:
— Папы не стало месяц назад. Для меня это был ужасный удар! Он Держал антикварный магазин... Я все продал. Все подчистую: и магазин, и квартиру, и нашу виллу в Марн-ла-Кокетт...
Надо было слышать, как он произносит название этой дыры!
— Что поделаешь, — продолжал этот хлястик, — я остался совершенно одиноким. А Париж всегда был для меня невыносим, Вот я и решил съездить в Италию, чтобы хоть как-то развеяться, а вернувшись, поселиться на Лазурном берегу и открыть магазин спорттоваров...
Я покосился на него. Нечего сказать, странная у него была манера носить траур. Правда, глубина горя измеряется вовсе не цветом одежды... Пожалуй, он все же здорово переживал, но итальянское солнце залечило его душевную рану. Я видел, что теперь он уже доволен жизнью, как молодой кот. Пусть почтенный папашка кормит червячков — отжил свое, и черт с ним! Все теперь — сынишке: билеты с портретами, кремовые костюмчики, гондолы и гондольеры! Монеты в его ручонках, похоже, долго не держались.
— Может быть, поужинаете со мной?
Он скучал. Он, видно, уже пытался снять парочку коридорных из отеля, но цеплять местных жителей все же побаивался — мало ли что им в голову взбредет. Моя французская национальность, мой бархатный взгляд и мои городские манеры внушали ему гораздо больше доверия. А то, что я сидел без гроша, сразу давало ему бесспорное преимущество предо мной. Он уже играл себе марш победителя, этот самый Робер. Я был как нельзя более подходящей добычей...
— Охотно... — как бы со стороны услышал я собственный ответ. В конце концов, почему бы еще и не пожрать задарма? Сэкономленные деньги означали для меня выигрыш во времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135