Кессон сначала ворочался в носке, потом согрелся и уснул.
КИНОШНИК
Когда до нашего выхода оставалось совсем немного, позвонил Павлов.
— Направляю к вам кинооператора, — сказал он. — Будет снимать эвакуацию дома. Если надо, задержитесь на часок.
Мы с Немцевым тут же поспорили: сам приплывёт Киношник или его опустят в лифте?
— Конечно, в лифте, — говорил Немцев. — Всё-таки известный человек. Снял несколько картин.
Я покачал головой.
— Киношники — отчаянный народ. Они для искусства идут на всё. Помню, этому режиссёру надо было на Дальнем Востоке снять битву с осьминогом, так что вы думаете — построили аквариум кубов на тридцать…
— И хорошо получилось?
— Битва? Не очень, — уклончиво ответил я. — Но грандиозное было дело! А ещё он корову с парашютом однажды сбросил. Тоже надо было. Для искусства.
Услыхав про корову, Немцев и Игнатьев сказали:
— Ну орёл!
Опять позвонили с берега и приказали: «Встречать!»
Приплыли трое. Из люка появились один за другим Павлов, Марлен и Киношник. Павлов и Марлен поддерживали его под мышки.
— Быстро мы вас? — сказал, отдуваясь, Марлен.
Киношник снял маску, потряс головой и показал на уши: «Не слышу!»
Все трое разделись и поднялись в лабораторию.
Киношник сел на стул и поморщился. Видно, ему здорово давило на уши. Потом он потрогал сердце.
— У нас всего пятнадцать минут, — сказал тусклым голосом Павлов.
Киношник кивнул.
— Я предлагаю снимать так, — сказал Марлен. — Люди складывают постели, вынимают ленты из приборов, просматривают вахтенный и приборные журналы. Затем выход через люк, мы закрываем лифт, лифт уходит наверх. А?
— Что? — спросил Киношник. Он вдруг позеленел и икнул.
— Начинайте снимать.
— Дайте мне пить.
Ему дали стакан воды.
— Где-то должен быть экспонометр, — сказал Киношник. Он вяло похлопал себя по карманам. — Где мой экспонометр?
— Мы не брали его.
— Осталось десять минут, — сказал Павлов. — Вам помочь?
— Понимаете, положил в палатке на стол экспонометр. Японский экспонометр. Я купил его в Токио на фестивале…
— Время уходит! — чуть не плача сказал Марлен.
— Семь минут. — Павлов нервничал. — Если быстро снимать…
— Как же я буду снимать без экспонометра?
Тут наш гость совсем оглох. Минут пять он просидел, хватая воздух ртом.
— Четыре минуты, — сердито сказал Павлов. — Три… Две. Времени осталось, только чтобы надеть акваланги.
Мы проводили их. Павлов и Марлен шли злые и молчали.
— А вы знаете, мне лучше! — сказал Киношник, когда на него надели баллоны. — Может быть, попытаться снять на глазок, без экспонометра?
— Осторожно, не упадите в люк! — мрачно сказал Павлов. — Разрешите, я вас поддержу…
Они скрылись под водой.
С берега позвонили, что лифт у дома.
Мы стали укладывать вещи в контейнер. Поверх вещей посадили Кессона.
— Стойте! — сказал Немцев. — Звонил Джус, просил захватить портфель.
— Ну куда же его? — сказал Игнатьев. — Задавим кота.
Мы оставили портфель и стали по одному выходить. Рядом с «Садко» неподвижно висел в воде белый цилиндр. В нём снизу был открыт люк. Мы забрались внутрь лифта и уселись на кольцевой скамеечке, тесно прижавшись друг к другу. Контейнер мы держали на руках.
Игнатьев прикрыл люк. Цилиндр качнулся. За выпуклым стеклом маленького иллюминатора побежали пузырьки, начался подъём. Потом цилиндр лёг набок, и за стеклом вспыхнул дневной свет.
В стекло струями била вода. Нас буксировали к берегу. Наконец тряска прекратилась, и раздался скрип. Цилиндр везли на тележке по рельсам. Удар!.. Металлический лязг. Что-то скрипело и позвякивало. Лифт состыковали с камерой.
— Можно открывать люк? — спросил Игнатьев. Он так и не снимал наушников. — Есть открывать!
Мы осторожно отодвинули крышку. Раздалось лёгкое: пшш-шш! Это уравнялось давление.
Через люк по одному мы вышли в камеру.
— Вот тут другое дело! — сказал я. — Какой простор! Ноги вытянуть можно.
Игнатьев уже завинчивал крышку камеры. Сейчас отсоединят лифт, и мы начнём отсчитывать три дня.
КАКОЕ ЯРКОЕ, ВЕСЕЛОЕ НЕБО ВИДНО В ИЛЛЮМИНАТОР!
Небо было затянуто облаками.
КУСОК КОРАБЛЯ
Первым делом открыли контейнер и вытащили Кессона. Кот потянулся.
— С этим всё в порядке!
Немцев доставал свёртки.
— Чьё бельё?.. Мыло и полотенце… Краски, кисти… Журналы с записями…
Он положил на стол длинную щепку, чёрную и влажную.
— Это ещё что такое? — удивился Игнатьев.
— Кусок палубы английского корабля. Понимаете, я подумал: дерево в воде пролежало сто лет, по нему пробегали матросы, топали солдаты. Всё-таки историческая щепка. Решил взять. Дома положу на стол. Буду работать и смотреть.
В плоском стекле иллюминатора показалось озабоченное лицо Джуса.
Немцев развёл руками и показал на котёнка:
— Оставили! Или его, или портфель.
Джус ничего не услышал.
— Скажи ему по телефону.
Немцев взял трубку:
— Не беспокойтесь, пожалуйста, портфель на месте. Он в доме.
Джус недовольно покачал головой.
Начались первые сутки нашего заключения.
ТРИ ДНЯ СО ШПИОНАМИ
Я читал.
Я лежал на узенькой жёсткой койке и читал. Когда мне надоедало читать, я думал.
Я думал, как можно использовать записи — звуки голосов рыб? Можно отпугивать рыб от плотин электростанций, от работающих земснарядов… Можно привлекать их к сетям и местам лова…
Время от времени я поглядывал на манометр. Большой медный манометр висел на торцовой стене камеры.
Мы все смотрели на него. Тонкая стрелка изнурительно медленно ползла влево. Давление падало. Оно снижалось так неторопливо, что казалось, стрелка никогда не дойдёт до нуля.
КОГДА ОНА ДОСТИГНЕТ НУЛЯ, ОТКРОЮТ ЛЮК.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21