! Я сострадаю Евгению Филипповичу и обязан сказать об этом совершенно открыто как на духу. Вопрос с актом против его высокопревосходительства министра внутренних дел империи закрыт я полагаю. Видимо теперь Евгении Филиппович найдет возможным сменить гнев на милость и предложит выход из создавшегося положения. Как будем жить дальше вот в чем вопрос. Что станем делать в самое ближайшее будущее?Азеф неожиданно рассмеялся.— Вы спросите Рачковского как он хотел члена нашего ЦК Рутенберга купить? Спросите каков в работе его агент поп расстрига Гапон? Выдал он Петру Ивановичу нашу Боевую Организацию?Герасимов посмотрел на Рачковского вопрошающе, тот залился мелким смехом по птичьи как то жалостливо завертел головой словно собирался клевать корм, мазанул лицо Герасимова стремительным взглядом и снова забегал по кабинету.— Да вы сядьте, — продолжал между тем Азеф испытывая злорадное удовлетворение, — у вас и в спине испуг чувствуется Петр Иванович. Я по спине человека снимаю еще точнее чем по лицу. Знаете, где сейчас ваш агент Гапон находится? Нет? Он, голубь уже месяц как висит на крючке в заброшенной дачке на финской границе. А под крюк Рутенберга, который его казнил по приговору нашего ЦК, его ведь вы подвели. Между прочим коли б вы с ним вместе пошли на ту дачку, как хотели — и вас бы вздернули. А пятьдесят тысяч золотом что вы на операцию по вербовке Рутенберга получили у Дурново с Лопухиным тю-тю! С концами — Азеф потер лицо своей большой ладонью и, наконец, обернулся к Герасимову. — Что же касается моего будущего сотрудничества с вами то сначала извольте уплатить мне пять тысяч рублей — жалованье за то время что господин Рачковский игры водил с Гапоном. И еще семь тысяч на оплату подготовки акта против Дурново извозчики, гостиницы трактиры, экипажи, кони. И впредь прошу выплачивать мне тысячу рублей золотом ежемесячно. Без всяких предварительных условии. Акт на Дурново прервете легко сообщите в газетах контролируемых вами, что напали на след бомбистов. И поставьте слежку за моими «извозчиками». Пусть их пасут денно и нощно группа сама распадется. Я буду звать продолжать террор убеждать, что Дурново несмотря на это, мы поднимем с экипажем и конями в воздух. Мне не поверят предложат повременить поискать новые возможности. Ни одного из моих «извозчиков» не брать, иначе засветите меня а я вам еще пригожусь.Дурново выслушал доклад "Герасимова, жестко усмехнулся, когда начальник столичной охранки запустил про то, что Азеф, согласившись вернуться на работу, подвергает свою жизнь смертельному риску — революционеры провокаторов казнят безжалостно, — и поинтересовался:— А когда «извозчики» с динамитом ждут, моя жизнь риску не подвергается?! Я во Дворец выехать не могу — по вашему же указанию, полковник! Я, министр, вынужден вам подчиняться! Каково мне в глаза государю глядеть?!Герасимов понимающе вздохнул, подумав при этом: «Чего ж мне-то врешь, голубь?! К какому государю я тебя не пускал?! Ты ж тайком по ночам к Зинаиде Сергеевне ездишь, в номера! И к Полине Семеновне, в ее дом; — благо вдова ничего не остерегается, во время утех кричит так, что прохожие вздрагивают, думая, не насилуют ли кого… Конспиратор дерьмовый…»— Хочет этот самый Азеф работать, — продолжил Дурново, — пусть себе пашет, я не против: время беспокойное, каждый сотрудник позарез нужен. Что же касается риска, то мы его оплачиваем.И легко подписал документ, калькулирующий расходы за труд Азефа, добавив при этом:— Пусть его по-прежнему Рачковский курирует, но все встречи проводит в вашем присутствии. Все до единой.Герасимов, однако, решил по-своему, ибо достаточно уже обжился в столице, получил информацию, которая есть ключ к незримому могуществу, вошел во вкус дворцовых интриг и начал грести на себя, хватит каштаны из огня таскать. Раз в месяц он встречался с Азефом в присутствии Рачковского, а дважды — с глазу на глаз; во время этих-то бесед и рождалась стратегия террора, на который — в своей борьбе за власть и продвижение вверх по карьерной лестнице — решил поставить Герасимов, понимая, что рискует он не чем-нибудь, а головой.
…После разгона первой Думы, которая показалась двору слишком революционной, после того, как Трепов и Рачковский скушали Витте и вместо Сергея Юльевича премьером был назначен вечно дремавший Горемыкин, а Дурново, получив почетную отставку, сразу же свалил в Швейцарию, вместо него в столице появился новый министр, Столыпин — провинциал с цепкими челюстями. Когда дедушка Горемыкин ушел на покой, уступив место Петру Аркадьевичу, когда выбрали вторую Думу, но она, по мнению Столыпина, оказалась еще более левой, чем первая, именно Герасимов — в обстановке полнейшей секретности — обговорил с Азефом план провокации, которая позволила и эту неугодную правительству Думу разогнать.Именно поэтому Герасимов самолично встречал Азефа на вокзале, не предполагая даже, что зеленые глаза Дзержинского фотографически точно зафиксируют его лицо в закрытом экипаже, куда садился руководитель эсеровской боевки Азеф, знакомый Феликсу Эдмундовичу еще по Швейцарии, — свел их там три года тому назад Яцек Каляев. Спектакль суда на Окружном Получив — через верных друзей — пропуск на процесс по делу бывших членов первой Государственной думы, Дзержинский зашел в писчебумажную лавку Лилина, что на Невском; спросил у приказчика два маленьких блокнота и дюжину карандашей.Молодой сонный парень в поддевке, бритый под горшок, но в очках завернул требуемое в бумажный срыв, назвал цену и лающе, с подвывом зевнул.— Вы карандаши, пожалуйста, заточите, — попросил Дзержинский, — они мне потребуются в самом близком будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85