Это два. А то, будто высшая форма наслаждения — знать, что можешь, — бред. Это три. Каждый гражданин должен знать, что он все может, и незачем это его сознание считать чем-то исключительным. Наслаждение исключительно.Струмилин и Женя переглянулись. В глазах Струмилина заблестели веселые огоньки.— Вы не философ, случаем? — спросил он.— Нет, — ответил Богачев, — к счастью, я не философ. А ваша работа в кинематографе, — он посмотрел на Женю, — мне очень нравится. Вы здорово играете: честно, на все железку.Струмилин засмеялся, а Женя сказала:— Спасибо вам большое.Богачев смутился и начал внимательно изучать меню, хотя заказ он уже сделал.«Не хватало, чтобы я в нее влюбился, — подумал он. — Романтичная получится история».Джаз заиграл медленную, спокойную музыку. Богачев поднял голову, посмотрел на Женю и попросил:— Давайте пойдем потанцуем, а?Женя поднялась из-за стола и ответила:— Пошли.Они танцевали, и Женя все время чувствовала на себе взгляд Ники.— Ваш папа не будет сердиться? — спросил Богачев.— Нет, не будет.— Вы танцуете так же хорошо, как играете в кино.— Вы тоже очень хорошо танцуете.— Я знаю.Женя улыбнулась.— Нет, верно, я знаю. Я учился в школе танцев, когда был в ремесленном.— Что вы делали в ремесленном?— Вкалывал.— Вкалывали?— Ну да.— А зачем же школа танцев?— Обидно было. Школьники все пижоны, а мы работяги. Ну вот, я и решил постоять за честь рабочего класса. Мы ходили к ним в школу на вечера и танцевали, как боги.— Как боги?Теперь засмеялся Богачев.— Это к тому, что нам неизвестно, как танцуют боги и танцуют ли они вообще?— Конечно.— Боги танцуют, — убежденно сказал Богачев. — Боги танцуют липси, когда им грустно.Музыка кончилась. Богачев шел с Женей между столиками. Ника смотрел на Женю. Ей вдруг стало весело и захотелось показать ему язык. Почему ей захотелось это сделать, она не поняла, но желание такое появилось, и оно было острое. Жене стоило труда удержаться и не показать Нике язык.«Почему его зовут Ника? — подумала она. — Так зовут балованных детей. Это хорошо, что его зовут Никой. Если бы его звали как-нибудь по-мужски, мне бы не захотелось показать ему язык. И мне было бы неприятно танцевать с другим. А мне приятно танцевать с этим парнем, хотя он весь какой-то непонятный и смешной. Но это хорошо, когда мужчина смешной. Значит, он смелый. Или — добрый».Когда они пришли к столу, Струмилин уже расплатился.— Пойдем, Жека, — предложил он, — пойдем, дочка, а то мне завтра рано вставать. Спасибо тебе, мне было хорошо. И все стало хорошо, потому что мы зашли сюда с тобой.Когда они ушли, Богачев подумал: «Ничего страшного. Я найду ее на студии. И ни за что не буду к ней звонить по телефону. Очень нехорошо звонить женщине по телефону». 4 Первый, кого Богачев увидел в кабинете командира отряда Астахова, был давешний мужчина из ресторана, отец Жени.— Познакомьтесь, Павел Иванович, — сказал Астахов, когда Богачев представился ему, — это ваш второй пилот.— Здравствуйте. Зовут меня Павел Иванович. Фамилия — Струмилин.— Струмилин? — поразился Богачев. — Тот самый?Астахов засмеялся и сказал:— Тот самый.— Где вы учились? — спросил Струмилин.— В Балашове.— У Сыромятникова?— Да.— Он прекрасный пилот.— Вы лучше.Струмилин поморщился: парень слишком грубо льстит.— Я правильно говорю, — словно поняв его мысли, сказал Богачев. — Сыромятников — прекрасный педагог, но как пилот — он же старый.— Между прочим, он моложе меня на три года, — хмыкнул Струмилин, — так что впредь будьте осмотрительны в оценках.— Это приказ или пожелание?Струмилин посмотрел на Астахова. Тот опустил глаза и принялся сосредоточенно просматривать старую газету, почему-то лежавшую на его столе уже вторую неделю.— Я не люблю приказывать, — пожевав губами, сказал Струмилин, — а тем более советовать. Советуют мамы девицам. И, как правило, без пользы.— Павел Иванович, — сказал Астахов, — я коротенько обрисую ситуацию, хорошо?— Конечно, Сережа, я весь внимание.— Прогноз дали на весну скверный. Лед уже сейчас начал крошиться, а до новолуния еще ждать и ждать. Пурги идут с юга, все время мучают обледенения, жалуются ребята. Я бы просил вас сначала заняться местными транспортными перевозками — надо забросить грузы на зимовки, а уже потом переключиться на обслуживание науки. Самолет ваш подготовили, так что завтра можно уходить на Тикси. Вот, собственно, и все.— А в остальном, прекрасная маркиза, — пошутил Струмилин, — все хорошо, все хорошо!Когда Струмилин и Богачев вышли от Астахова, Струмилин спросил:— Кстати, вы знаете, что такое чечако?— Кажется, новичок — по Джеку Лондону.— Верно. Так вот, если не хотите казаться в Арктике чечако, сбрейте усы. Тем более они у вас какие-то худосочные.— Вы же не любите советовать. А тем более приказывать.— А это не то и не другое. Это пожелание.— Тогда разрешите мне все же остаться чечако.— Как знаете.Струмилин козырнул парню и пошел к машине.И все-таки Богачев позвонил к Жене. Струмилинский номер телефона он нашел в отделе перевозок. Он долго ходил вокруг аппарата в нерешительности, а потом сел на краешек стола и набрал номер.К телефону подошел Струмилин.— Можно попросить вашу дочь? — сказал Богачев. — Это говорит второй пилот Павел Богачев.Струмилин, слушая голос Богачева, даже зажмурился: так он был похож по телефону на голос покойного Леваковского.— Мою дочь зовут Женя. Сейчас ее нет, она на студии. У нее сегодня ночные съемки.— Простите, пожалуйста.— Ерунда.— Ну, все-таки…Струмилин хмыкнул и предложил:— А вы позвоните часов в одиннадцать. Она должна прийти к одиннадцати.— Это удобно?— Черт его знает… Думаю, удобно.
1 2 3 4 5 6 7