Речь шла б необходимости получения от советской стороны именно таких доказательств, которые могли бы быть приняты во внимание судом ФРГ. Кайзер подробно разъяснил, что именно нужно и что было бы недопустимым или бесполезным.
На просьбу предоставить мне для передачи советским властям фотографии коллекции Кайзер ответил в том смысле, что это в принципе возможно. Мою просьбу предоставить или хотя бы предъявить фотографии писателю Юлиану Семенову; а также дать ему информацию по этому делу Кайзер обещал довести до сведения пресс-службы прокуратуры и сообщить ответ на следующий день.
3. 1 октября 1980 года Кайзер сообщил мне по телефону, что руководство прокуратуры не готово предоставить Ю. Семенову информацию или хотя бы показать ему фотографии под предлогом "нарушения налоговой тайны".
4. В тот же день, 1 октября 1980 года, следователь Гроддекк пояснил мне по телефону; что я не должен "буквально" воспринимать сдержанную позицию прокуратуры.
5. 10 октября 1980 года адвокаты Лакшина (Стыллера) добились освобождения его из предварительного заключения (где он содержался по иному делу): Лакшин внес залог в сумме 100000 (ста тысяч) немецких марок ФРГ наличными.
6. 13 октября 1980 года я сообщил прокурору Кайзеру по телефону о факте получения мною уведомления с подписью "ожившей" Р.
7. Уточнение к пункту 2: Прокуратура ввела меня в процесс в качестве так называемого "экспертного свидетеля" по вопросам советского права. На этом основании (формально) мне дается информация по материалам дела.
С глубоким уважением
Борис Уманский,
руководитель "Техноэкспорта".
Звоню Уманскому, задаю вопрос:
- Вы понимаете, какие последствия для вас может иметь этот материал?
- Вполне.
- Готовы к противостоянию?
- Не придется, я оперирую фактами.
- Ну-ну.
...Это было поздно вечером 14 октября, через час после того, как почтальон вручил мне конверт, а я расписался в получении "экспресс-почты" о продолжающемся хищении культурных ценностей.
...Я перезвонил в Бонн, попросил перенести встречу еще на час и сел к пишущей машинке, - письмо стоило того, чтобы над ним серьезно подумать, а я привык думать словесно - фиксируя мысль на машинке.
(Вообще-то, когда я только начинал работать в журналистике, моими "орудиями производства" были карандаш и ручка; однако с годами приходит особая требовательность, необходимо видеть, что получилось, что надобно перелопатить; слово, написанное рукою, отличается от слова, напечатанного на пишущей машинке, а уж когда читаешь корректуру, то набор выявляет совершенно новое качество написанного, никаких иллюзий, некое отделение твоих мыслей от тебя самого, смотришь со стороны, сердце рвет порою: "Ах, если бы можно было еще раз переписать все наново!" Потому-то я и перешел на пишущую машинку, - она дисциплинирует тебя, учит краткости и четкости.)
Меня потянуло написать эти несколько страничек, потому что закольцевались события лета сорок пятого в Калининграде с тем, что происходит и по сей день, когда преступники, сориентированные на мафию, продолжают свое черное дело грабежа и укрывательства культурных ценностей, принадлежащих Родине.
Действительно, история таинственной смерти доктора Роде накануне того дня, когда профессор Виктор Барсов должен был получить "исповедь" немецкого специалиста, отвечавшего перед высшими бонзами рейха за сохранность Янтарной комнаты, до сих пор до конца не разгадана: хоронили доктора никому не известные люди, могила его не обнаружена, врач, подтвердивший под присягой факт смерти Роде и его жены от "острого желудочного заболевания", исчез вскоре после этого из города, словно в воду канул, как его ни искали.
Действительно, поведение профессора Роде, особенно в последние недели перед смертью, казалось тем людям, которые его знали, необычным, он словно бы постоянно кого-то страшился, жил под мечом, ждал чего-то.
Действительно, профессор Роде знал вес о судьбе Янтарной комнаты, но молчал, не говорил ни слова, хотя люди, помнившие его в те месяцы, утверждали, что он был на грани признания; что-то мешало ему открыться, тяготило изнутри, страшило, он хранил в себе тайну, метался...
Его гибель была угодна тем, кто обрубает следы, тем, кто и по сей день занят укрывательством краденого.
Кто эти люди?
Действительно, загадочно сообщение о том, что в шахте "Б" "Виттекинд" по прошествии трех месяцев после окончания воины жили "бывшие узники". Отчего они не ушли из подземелья? Да и потом, чья это версия, что те, кого увидали офицеры английского представителя Этткинда, были "узниками"? Не есть ли это дезинформация? А кто был в ней - тогда еще, в августе сорок пятого заинтересован?
А взрывы, засыпавшие шахту? Произошли-то ведь они после того, как часть ящиков была тайком поднята и вывезена из Фольприхаузена англичанами.
Кем? Куда?
(Доктор Колер передал мне фотографии, сделанные в марте - апреле сорок пятого: нацисты прячут ящики с награбленными ценностями в лесу, неподалеку от маленького городка в Саксонии или Тюрингии. Адъютант гауляйтера Мучмана, здравствующий и поныне нацист Саксе из Кобленца, знает, что это за город, но он не сказал, да и не скажет правды. А ведь это так важно узнать: в Тюрингии или Саксонии прятали награбленное, ибо тогда версия о том, что машины швейцарского Красного Креста вывезли нечто из Саксонии, которая, согласно Ялтинскому соглашению, становилась советской зоной оккупации, в Ганновер, который отходил англичанам, перестает быть версией, но становится абсолютной правдой. Идти на такого рода рискованную акцию нацисты могли только во имя чего-то крайне важного, во имя высшей тайны рейха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153