Недаром также в программной поэме Рериха «Наставление ловцу, входящему в лес» Учитель произносит такие слова:
…из области Солнца говорю с тобою.
Твой друг и наставник и спутник.
В рериховском зале Музея искусств народов Востока в Москве есть картина, на которой изображена толпа людей, восторженно приветствующих первые лучи восходящего Солнца. Название картины четко проясняет ее сокровенный смысл: «Явление Учителя». Здесь, как и в стихах, как ив философских очерках, именуемых иногда еще и «духовными воззваниями», Рерих как бы утверждает все ту же основополагающую мысль:
Учитель — Солнце, льющееся в нас.
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен…
Так начинается стихотворение Николая Рубцова, принадлежащее к числу шедевров нашей современной поэзии. Это стихотворение исполнено некой тайны, что и дарует ему особую притягательность: ведь тайн полна и душа человека, и безбрежность звездного мира. Образ всадника вырастает в символ. Пространство и время как бы обтекают его, глохнут и затихают, будучи не в силах подчинить себе его одухотворенное устремление.
Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.
И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей…
«Неведомый отрок» — так персонифицирует свое авторское "я" Николай Рубцов. И надобно сказать, что это в духе сокровенной поэтической русской традиции.
Возьмем, к примеру, книгу стихов Николая Рериха «Цветы Мории», казалось бы, ни по каким параметрам не совместимую с поэзией Рубцова. И, однако, так же, как в стихотворении Рубцова, авторское "я" Рериха воплощено в образе мальчика, напрягающего все силы души, дабы постичь уроки Учителя с большой буквы, имя которому — Жизнь.
Мальчик тревожится и сомневается («Если ты медлишь идти, значит, еще ты не знаешь, что есть начало и радость, первоначало и вечность»). Он внимает мудрым наставлениям, где, главный упор делается на воспитании нравственных качеств человека («Ошибаешься, мальчик! Зла — нет… Есть лишь несовершенство. Но, оно так же опасно, как то, что ты злом называешь»). Мальчик мужает, вырастает в воина («О враге ползущем скажи… Как бы, они ни пытались, будь тверд, тебя они не убьют»). И наконец, мальчик, как сказочный Георгий Победоносец, завершая длительное сражение, поражает копьем огнедышащего Змея. («Не смогут тебя победить, но выйдут биться с тобою… Но победа, тебе суждена, если победу захочешь».)
Интересно отметить, что не только люди искусства — это еще понятно — рисуют себе свое внутреннее "я" в виде мальчика или отрока, но люди науки — это уж совсем непонятно — тоже. Напомню об искренних и трогательных словах Ньютона: «Самому себе я кажусь лишь мальчиком, играющим на берегу моря…»
Кое-кого, пожалуй, такая тенденция великих мира сего может смутить и озадачить. Как это Ньютон — мальчик, Рерих — мальчик? А кто же тогда мы? Что может означать такое умаление? А означает оно лишь одно — это признак истинной мудрости, которая четко усвоила простую, но существенную мысль:
Кто не в силах учиться,
Тот не в силах учить.
Будьте как дети — гласит древняя заповедь. Старинные изречения — как айсберги, скрывающие основную свою массу под толщей воды. В них зашифровано гораздо больше, чем представляется с первого взгляда. Каждое время читает их по-своему. Современная наука, например, предлагает совершенно неожиданное толкование старинного, как мир, призыва: будьте как дети.
Исследования последних лет отмели как ошибочные прежние представления о том, что у новорожденных нет интеллекта и что они лишены сознания. В статье Мэджори Уоллеса «Большой мир маленьких детей», не так давно опубликованной в одной из лондонских газет и перепечатанной в нашем еженедельнике «За рубежом», говорится:
«Сейчас начинает выясняться, что дети — точно внеземные существа — понимают окружающий их мир и мыслят совершенно иначе, чем мы, взрослые. Мы пользуемся „бинарной“ логикой, согласно которой каждое утверждение либо истинно, либо ложно… младенцу свойствен иной ход мысли: для него вещи могут быть истинными или ложными, либо ложными и истинными одновременно, либо не истинными и не ложными».
Потом, по прошествии какого-то времени, младенец «будет вынужден отказаться от своих более обширных познаний и приспособиться к жизни в нашем ограниченном мире: ему придется изменить его систему логики йа нашу, более, так сказать, практичную. Именно в силу этих причин ребенок по мере роста постепенно теряет многие из своих прежних способностей… Вытесненные новыми этапами эволюции, его „лучшие годы“ к четырем месяцам остаются позади».
Вот эти поразительные открытия в области детской малышовой психологии, если хотите, по-особому высвечивают специфическую роль искусства как способа познания мира. Не является ли задачей искусства — по большей части оно ставило ее перед собой интуитивно — преодоление «бинарной», то есть плоскостной, двумерной, логики с целью усвоения объемной, парадоксально-непривычной логики, которую наука считает достоянием детского сознания или человеческого предсознания, как называют его некоторые ученые?
Будьте как дети. Как тут не вспомнить знаменитые стихи Тагора: «Каждое дитя приходит в мир с вестью, что Бог еще не разочаровался в людях».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145