В них он каждую встречу начнет, в них ее и кончит. Тот же, кто вошел в дом и принес раздражение, тот всегда не прав, хотя бы свой приход он объяснял самыми важными причинами.
Махатмы с полным основанием полагают, что внешние церемонии и обряды, каким бы ореолом таинственности и торжественности они ни были бы окружены, при отсутствии должной внутренней устремленности не имеют никакого значения для духовного развития человека. Это — предрассудок точно такой же, как и попытка при помощи одних лишь волевых усилий или йогических упражнений раскрыть в себе высшее "я", приблизиться к Гуру. «Путь к Учителю идет только через любовь к людям». Это сформулировано самими Учителями как закон.
К тому, кто встал на путь ученичества, а не разговоров о нем, обращен их призыв: «Рассматривай себя как канал, как соединительное звено между нами, которых ты ставишь так высоко, и людьми, которым сострадаешь. Передавай, разбрасывай полной горстью всем встречным все то, что поймешь от нас и через нас. Все высокое, чего коснешься, неси людям, и выполнишь свою задачу жизни. Но то будет не тяжкий и скучный долг добродетели, а радость и мир твоей собственной звенящей любви. Несите не бремя жизни, не иго ученичества, но радость труда, разделенного с нами».
Снова радость. Вот главная ось, на которой держится, по существу, духовное делание. Призыв к радости — не дань риторике, как может кое-кому показаться. Он практичен и жизнен прежде всего потому, что учитывает объективные закономерности роста человеческой психики. Что же касается духовных контактов, то суть Дела, на мой взгляд, лучше всего проясняют следующие слова:
«Решившись следовать чьим-то указаниям, избрав себе в другом человеке путь, надо быть в гармонии с тем, кого хочешь назвать своим Учителем. Чтобы воспринять указания Учителя и нести их как творящую силу в свой день, надо быть в радости. Только одна радость открывает возможность слиться двум сознаниям, стоящим на разных ступенях развития. И чем радостнее и чище низшее сознание ученика, тем легче, проще и дальше оно может влиться в сознание Учителя и тем больше может унести он, радостный, из открывающегося ему высшего сознания».
Старинная восточная поговорка гласит: «Путешествие — это победа над жизнью». Она была исполнена великого смысла, когда путешествие занимало месяцы, а то и годы караванного пути, когда караван, составленный из верблюдов, лошадей, яков, медленно и осторожно двигался от перевала к перевалу, когда незнакомая местность таила неожиданности и опасности: тут тебе и горные обвалы, и песчаные заносы, и снежные вьюги, да и разбойники могли налететь в любую минуту. Требовались воля и мужество незаурядные, ибо на каждом шагу возникали препятствия. Нам нынче трудно представить себе состояние путника, который после таких мытарств и такого напряжения физических и духовных сил — наконец! — достигал намеченной цели. Воистину это было победой над жизнью!
А сейчас? Если и вспоминаешь эту популярную в Азии поговорку, то лишь затем, чтоб придать ей иронический оттенок. Нынешний вариант «хождения за три моря» укладывается в шесть часов воздушной трассы из Москвы в Дели. Что, собственно, «побеждать» во время этого беспосадочного полета, когда сидишь в комфортабельном кресле, обдуваемый легкой струёй воздушного вентилятора? Привычку к сигарете, если ты курящий, в момент взлета и посадки? Скуку, которую пытаешься рассеять беседой с попутчиком или ленивым перелистыванием журналов? Собственные мысли, которые изобличают в тебе неустойчивость человека, вырванного из привычной обстановки и оказавшегося между небом и землей? Больше побеждать нечего.
Мы вылетели из Москвы поздним вечером. Легкий ужин. Пассажиры стали готовиться ко сну, откинувшись поудобнее в креслах. Я же читал свои записи и какое-то время боролся со сном. Мне обязательно хотелось увидеть Гималаи, над которыми, как я узнал, мы будем пролетать ранним утром. Но тишина и ровный рокот моторов меня убаюкали. Дрема одолела меня, и Гималаи я проспал.
Проснулся, когда под нами плыли зеленые поля, желтое бугристое плоскогорье. Индия. Утренний кофе прогнал оцепенение, взбодрил.
Самолет пошел на посадку, но оказалось, что это не Дели, а Карачи. В Дели, как потом выяснилось, бушевала песчаная буря. Вот и пришлось, изменив маршрут, приземлиться в Пакистане.
В иллюминатор было видно ровное бетонное поле. У самолета выросли усатые охранники с длинными винтовками за плечами. По радио объявили, что температура воздуха двадцать восемь градусов. Так как меня запугали рассказами об индийской жаре, то я вздохнул с облегчением: такая температура не диковинка и в наших широтах. Но я поторопился радоваться. Когда я вышел на трап самолета, то чуть не задохнулся: было ощущение, что я попал в баню, и не просто в баню, а в парилку — такая здесь стояла духота. Близость моря (Карачи — город портовый) сразу дала себя знать. Воздух был горяч, влажен, да к тому же он был насыщен резким запахом бензина. Мы заторопились — скорей! скорей! — под спасительную крышу аэровокзала: там должен быть кондиционер. Но нам не повезло: кондиционер почему-то забарахлил и вышел из строя. На улице и в зале было одинаково душно.
Словом, два часа вынужденного ожидания в Карачи были хорошей подготовкой к Дели. Когда мы прилетели в Дели, нас встретила сорокаградусная жара. Но воздух сух, ибо климат здесь континентальный. И по сравнению с Карачи это показалось раем.
Кстати, с погодой в Индии мне вообще повезло. Лето в том году было относительно прохладным. Термометр не поднимался выше сорокаградусной отметки, а обычно в это время здесь около пятидесяти градусов жары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145