Нельзя сказать, что в жизни она часто так одевалась,
тем более когда посещала своего названого брата. Но это была Халум моих
снов, порожденных взбудораженной душой, измученной одиночеством. Это была
искусительница с теплой, нежной улыбкой и темными сияющими глазами,
которые светились любовью.
В сновидениях сознание существует на многих уровнях. На одном из них
я - обособленный наблюдатель, плавающий в ореоле лунного света где-то
возле крыши моей хижины и глядящий сверху на свое собственное спящее тело.
На другом уровне я воспринимаю игру моего разгоряченного мозга как
реальность, зримо ощущая присутствие Халум, а в то же время разум мой
осознает, что все происходящее существует не наяву, а во сне. Но неизбежно
некоторое смешение этих уровней, и поэтому я не могу быть точно уверенным,
что сплю, а также не могу разобраться: является ли Халум, стоящая передо
мной в таком лучезарном обрамлении, порождением моего воображения или
живой Халум?
- Кинналл, - шепчет она, и мне грезится, что мой спящий разум
пробуждается, что я приподымаюсь на локтях, а Халум опускается на колени
рядом со мной. Она наклоняется вперед, пока ее упругие груди не
соприкасаются с заросшей волосами грудью мужчины, которым являюсь я, и
нежно притрагивается своими губами к моим.
- Ты выглядишь таким усталым, Кинналл.
- Тебе не следовало бы приходить сюда...
- Чувствовала, что нужна тебе, вот потому и здесь.
- Это неразумно. В одиночку отправиться в Выжженные Низины для того,
чтобы отыскать того, кто причинил тебе столько вреда...
- Связь, которая дарована нам, священна.
- Ты столько настрадалась из-за этой связи, Халум.
- Ну уж нет. Не приходится говорить о страданиях, - покачала она
головой и поцеловала мой потный лоб. - Как ты, должно быть, страдаешь,
скрываясь в этой мерзкой печке!
- Не более того, что заслужил, - ответил я.
Даже в своих снах я разговариваю с Халум, употребляя правильные
грамматические формы. Мне всегда было очень трудно говорить с нею от
первого лица. Разумеется, я не пользовался первым лицом глаголов и личного
местоимения ни до того, как наступили во мне перемены, ни впоследствии,
когда у меня не осталось причин быть столь целомудренным с нею. Моя душа и
мое сердце диктовали мне "я", но язык и губы были замкнуты
благопристойностью.
- Ты заслуживаешь гораздо большего, - сказала она. - Это место - не
для тебя. Ты должен вернуться из изгнания. Ты должен внушить нам, Кинналл,
новые заветы, заветы любви и доверия друг к другу.
- Существуют опасения потерпеть в качестве пророка полный провал.
Имеются сомнения в том, стоит ли продолжать подобные попытки.
- Это было все так незнакомо для тебя, так ново! - воскликнула она. -
Но ты оказался способным измениться, Кинналл, донести до сознания других
необходимость перемен.
- Принести печаль другим и себе...
- Нет, нет. То, что ты пытался сделать, было правильным. Как же ты
теперь можешь уступить?! Как же ты можешь отдать себя в руки смерти?! Ведь
тебя сейчас ждет целая планета, нуждающаяся в том, чтобы ее освободили,
Кинналл!
- В этом месте, как в западне. Поймают неизбежно.
- Пустыня огромна. Ты можешь ускользнуть от них.
- Пустыня огромна, но проходов очень мало и все они охраняются.
Убежать нельзя.
Она покачала головой, улыбнулась и, нежно прижав ладони к моим
бедрам, сказала:
- Я отведу тебя в безопасное место. Иди со мной, Кинналл.
Звук этих "я" и "мной", которые слетели с уст воображаемой Халум,
потряс мою спящую душу подобно неожиданному удару грома. Услышав эти
непристойности, сказанные ее нежным голосом, я от огорчения чуть не
проснулся. Говорю вам об этом, чтобы было ясно, как трудно приобщиться к
новому образу жизни, как глубоко гнездятся рефлексы воспитания в дальних
уголках души. В сновидениях мы раскрываем свою подлинную сущность. И моя
реакция оцепенелого отвращения к словам, которые я вложил (кто же другой
мог бы это сделать?) в уста Халум в своем собственном сне, поведала мне о
многом. Что случилось затем, было также откровением, хотя несколько
грубым. Для того чтобы поднять меня с койки, руки Халум прикоснулись к
моему телу. Тотчас же сердце мое исступленно забилось, казалось земля под
нами затряслась так, будто Низины разламывались, а Халум вскрикнула от
страха. Я потянулся к ней, но она уже стала нечеткой, нематериальной. Еще
одна конвульсия планеты - и я потерял ее из виду, она исчезла. А ведь я
так много хотел ей сказать, о стольком хотел ее расспросить. Проснувшись,
я быстро поднялся по ступеням уровней моего сознания и, разумеется,
обнаружил себя в одинокой жалкой хижине, сгорающим от стыда и
неосуществленного желания.
- Халум! - кричал я. - Халум, Халум!
Хижина тряслась от моего крика, но она не возвращалась. И постепенно
мой затуманенный сном мозг постиг правду, что Халум, которая посетила
меня, была нереальной.
Мы, уроженцы Борсена, не в состоянии легко переносить подобные
видения. Я встал, вышел из хибары в плотно окружившую меня густую тьму и
принялся бродить босиком по теплому песку, стремясь хоть перед самим собой
оправдаться в своих мыслях. Понемногу я стал успокаиваться. Постепенно
равновесие вернулось ко мне. И все же я еще несколько часов сидел у порога
хижины, пока первые зеленые щупальца зари не коснулись меня.
Вы, несомненно, согласитесь, что мужчина, отлученный от женского
общества, живущий под постоянным гнетом, который я испытываю с момента
своего бегства в Выжженные Низины, время от времени будет видеть во сне
женщин и испытывать влечение к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12