Сперва появились книги, их было всего восемь. Тонкий в синей обложке сборник стихотворений Эмиля Вилара (Лондон, 2643 г., 61 стр.). Затем «Кантос» Паунда, полные сто восемь. Затем Библия короля Иакова, «По направлению к Свану», полный Йетс, «Об историческом анализе» Дэвиса, пьесы Сирил Турнье и «Греческая антология». Вот и все, что хранил Вилар из прочитанного за всю жизнь, последнюю книгу — единственный том Пруста — он приобрел шестнадцать лет назад. И с тех пор считал свою библиотеку полной.
Затем последовал его скудный гардероб, одежду с привычной методичностью он развесил в чулане и шкафу. Потом разложил белье и прочие домашние принадлежности. Затем тонкий конверт со стихами, написанными после 2643 года. Они все были неопубликованными, и их почти никто не читал.
Те стихотворения, что почему-то не попали в сборник и были прочитаны его немногочисленными друзьями, Вилар считал запятнанными, хотя и хранил. Каждое, казалось, было осквернено бездарными комментариями.
— Прекрасная вещь, Эмиль, — но не слишком ли длинновата?
— Необыкновенная образность — только непонятно, к чему в одиннадцатой строке упоминается Дидона.
— Прекрасно, однако…
— Великолепно, но…
Или же:
— Никудышная вещь, Эмиль, но у меня есть идея, как ее улучшить. Почему бы не…
Он терпеливо выслушивал всех, с достоинством переносил их часто противоречивые критические оценки и наконец покинул Землю. Решение лететь на Ригель Семь далось без труда; другого пути не было.
Останься он на Земле — до конца дней пришлось бы жить постоянно осажденным поклонниками, быть центром доброжелательного круга тех, кто хотел быть причастным к его дару, но не подозревал о мучениях, причиняемых обладателю этого дара.
«Забудь их, Эмиль», — сурово приказал он себе. Вынул бумагу две стопки, столько, сколько потребуется до конца жизни. Ручку. Блокнот.
Потом огляделся. Все на своих местах. Комната в полном порядке.
Вилар сел за стол и потянулся к полке с книгами. Рука задержалась на миг на собственной маленькой книжке, невольно дрогнула и двинулась дальше. Он взял Йетса, потом передумал и поставил назад. В памяти всплыли строки Элиота, которого Эмиль давно знал наизусть и потому не стал брать с собой:
… Разве паук перестанет
Плести паутину? Может ли долгоносик
Не причинять вреда?
Де Байаш, миссис Кэммел, Фреска —
Раздробленные атомы в вихре за кругом дрожащей
Большой Медведицы
Чайка летит против ветра
В теснинах Бель-Иля, торопится к мысу Горн,
Белые перья со снегом
Мексиканский залив зовет;
Я старик, которого гонят пассаты
В сонный угол
Жители дома
Мысли сухого мозга во время засухиnote 1.
Почти всю ночь Вилар работал над фантазией, навеянной первыми строками «Трагедии мстителя». К рассвету он поднялся, разорвал лист и выбросил из головы все, что писал. Потом вышел на крошечное крылечко поглядеть, как громадное солнце неторопливо всходит над горизонтом Ригеля Семь.
Вскоре после восхода появился Мелбурн Хедли Карпентер.
— Как вам спалось?
Помятый, с покрасневшими глазами Вилар кивнул.
— Превосходно.
— Рад слышать. Может, теперь заглянете к нам? Отец хочет познакомиться с вами, да и все остальные тоже.
Вилар с подозрением нахмурился.
— С какой стати? — Обычная любознательность. Видите ли, вы здесь единственный, кто не принадлежит ни к одной из семей.
— Знаю, — с облегчением сказал Вилар. — Стало быть, вы никогда не слышали обо мне?
Карпентер пожал плечами.
— Откуда? Вам же известно, как замкнуто мы здесь живем.
— В самом деле.
Итак, главное беспокойство позади — он, как и надеялся, здесь совершенно не известен. Есть возможность начать все заново. Мозг старика не сух, здесь, в этом сонном углу, можно достичь величайших высот, не привлекая внимания, столь губительного для художника.
Он пошел вслед за рослым юношей вверх по холму. Очертания дома были четкими и простыми; на свой дилетантский вкус Вилар вполне одобрил архитектуру. В ней не было фальши нынешней земной псевдоархаики.
В просторном центральном холле стоял огромный стол, за столом сидело по меньшей мере пятьдесят человек. Высокий мужчина — очень похожий на Мелбурна Хедли Карпентера, но гораздо старше — седовласый, чуть сутулый, поднялся со своего места во главе стола.
— Вы Эмиль Вилар, — проговорил он звучным голосом. — Мы очень рады вас видеть. Я Теодор Хедли Карпентер, а это моя семья.
Оробевший Вилар растерянно кивнул. Теодор Хедли Карпентер широким жестом указал на шестерых почти неразличимых мужчин помоложе справа от себя.
— Мои сыновья, — сказал он.
Дальше сидели совсем юные — второе поколение Мелбурна Хедли Карпентера.
— Мои внуки, — подтвердил патриарх предположение гостя.
— У вас замечательная семья, мистер Карпентер, — сказал Вилар.
— Одна из лучших, сэр, — любезно ответил Карпентер. — Не позавтракаете ли с нами? Потом можно будет поговорить.
Возражений у Вилара не было, и он сел на свободное место. Завтрак возобновился — Вилар обратил внимание, что за столом прислуживали хорошенькие девушки, очевидно, внучки Карпентера. На этой планете не было посторонних, не было слуг, все являлись членами семьи.
«Кроме меня, — с кривой улыбкой подумал он. — Я всегда посторонний».
Завтрак был таким же земным, как и все на планете. Яичница с ветчиной, свежие булочки, кофе — даже смешно, лететь за — сколько это? пятьсот сорок пять парсеков — бессчетные триллионы миль и завтракать кофе со свежими булочками. «Но ведь людям свойственна тяга к привычному», — думал Вилар. Чем оказался весь проект терраформирования, как не громким, преображающим галактику воплем (варварским воплем, отметило его поэтическое сознание) жалкого самоутверждения?
1 2 3 4 5