Что происходит?
— Ничего. Я все тебе объясню. Скоро приедешь?
Вивиана уже раздевалась.
— Еще не лег? — удивилась она.
— Уже шел спать, но тут позвонили. Я должен буду выйти.
Она заинтригованно взглянула на меня.
— Что-нибудь не ладится?
— Не знаю. Она ничего не захотела сказать.
— Разбуди Альбера, пусть тебя отвезет. Он соберется за несколько минут.
— Предпочитаю такси. На улице Жакоб все прошло удачно?
— Нас собралось в два раза больше, чем предполагали, и кое-кому из друзей пришлось сгонять на своих машинах за новыми ящиками шампанского… Ты чем-то раздражен?
Я действительно был раздражен. На улице продрог, потому что в поисках такси вынужден был прошагать до самого Шатле. Я бывал в ресторане «Маньер» на Монмартре, но не знал, что Иветта тоже наведывается туда. Для нас с женой он означает целую эпоху, большой этап. На втором году брака мы некоторое время увлекались байдарками и по воскресеньям ходили на них по Марне между Шелем и Ланьи. Там встречалась одна и та же публика, в большинстве своем молодые супружеские пары, преимущественно врачи и адвокаты, и у нас сложилась привычка сходиться на неделе у «Маньера».
Этот период — не помню уж по какой причине — быстро кончился, и начинался другой; мы поочередно переменили много компаний, пока не вжились в свою теперешнюю среду. Мне случалось завидовать тем, кто до конца дней остается в одной и той же среде. Не так давно, в воскресенье утром, мы проезжали через Шель, направляясь в расположенное по соседству поместье друзей, и я был удивлен, узнав на воде те же байдарки, а в них некоторые из прежних пар, только постаревшие и с почти взрослыми детьми.
Не помню уж, сколько лет я не переступал порог «Маньера», но когда толкнул дверь, мне в лицо потянуло привычным запахом, и я не думаю, чтобы атмосфера там сильно изменилась. Иветта сидела за стаканом виски, и по выбору напитка можно было определить ее душевное состояние.
— Снимай пальто и садись, — сказала она с торжественным видом, словно человек, имеющий сообщить нечто важное.
Подошел официант, и я тоже заказал виски. Затем несколько раз повторил вот почему мне сегодня утром не удалось заснуть: известная доза спиртного не валит меня с ног, а лишь нервирует.
— Ты никого не заметил на тротуаре?
— Нет. А в чем дело?
— Я все думаю, вдруг он вернулся и подкарауливает меня. Он ведь такой. В том состоянии, в каком он сейчас, от него чего хочешь можно ждать.
— Вы поссорились?
Когда Иветта примет две-три порции, у нее все усложняется. Она заглянула мне в глаза и с трагическим видом произнесла:
— Прости меня, Люсьен. Я должна была бы сделать тебя счастливым. Я стараюсь изо всех сил, но лишь доставляю тебе неприятности и мучаю тебя.
Тебе следовало бы выставить меня за дверь еще в тот день, когда я впервые появилась, и сидела бы я сейчас в тюрьме, где мне и место.
— Говори потише.
— Извини. Я, конечно, выпила, но не пьяна. Клянусь — нет. Очень важно, чтобы ты мне поверил. А мое состояние объясняется просто. Я боюсь, особенно за тебя, — Рассказывай, что произошло.
— Мы пошли в кино на бульвар Барбес, там крутят фильм, который мне давно хотелось посмотреть, а после сеанса я почувствовала на площади Тертр, что должна чего-нибудь поесть.
Ее тянет в шумные и красочные места, на все вульгарное, живописное, агрессивное.
— Он заговорил не сразу. Я видела, что он не такой, как всегда, но не предполагала, что это настолько серьезно. Мы потанцевали, возвратились к своему столику, и я уже собиралась сесть, как вдруг он остановил меня, сдвинул брови и спросил: «Знаешь, чем мы потом займемся?» Я — ты уж извини!
— отвечаю: «Как не знать! — „Не об этом речь. Мы действительно отправимся на улицу Понтье, но только чтобы забрать твои вещи, и ты переедешь ко мне. У меня наконец новая комната — мне ее давно обещали. Места на двоих хватит, окна на улицу… „. Я возразила, решив, что это пустая болтовня: «Ты же знаешь, Леонар, это невозможно“. — Нет, я все обдумал. Слишком уж глупо жить так, как мы с тобой. Ты мне всегда твердила, что тебе не нужны ни большая квартира, ни разные там удобства. Ты ведь знавала кое-что похуже, чем набережная Жавель, верно?“
Она оживленно рассказывала, а я неподвижно сидел на банкетке и смотрел на парочку, которая пила шампанское, целуясь в перерывах между глотками. Иногда они развлекались тем, что переливали вино изо рта в рот.
— Я слушаю, — вздохнул я, когда Иветта на несколько секунд замолчала.
— Я не могу повторить все дословно. Это было бы слишком долго. Он никогда так много не говорил, как сегодня. Уверяет, будто теперь окончательно убедился, что любит и ничто не заставит его отказаться от меня.
— Обо мне говорил?
Она не ответила.
— Что он сказал?
— Что я тебе ничем не обязана, что ты эгоист и…
— И?..
— Сам настаиваешь? Тем хуже… Что ты распутник. Он ничего не понял, твердит, что ты ведешь себя, как все буржуа, и так далее. Я ответила, что это неправда, что он тебя не знает и я отказываюсь тебя бросить. Вокруг нас было полно народу. Один певец потребовал, чтобы мы замолчали, и это позволило мне понаблюдать за Мазетти и заметить, что лицо у него стало злое.
Когда певец замолчал, он мне сказал: «Раз это для тебя так важно, сейчас же позвони ему и объяви о нашем решении». Я отодвинулась и повторила, что не поеду с ним. «В таком случае я сам позвоню и поговорю с ним. Ручаюсь, он поймет». Я вцепилась в него и, чтобы выиграть время, предложила: «Пойдем в другое место. Тут на нас все глазеют-думают, мы ссоримся». Мы шли по темным улочкам Холма и молчали. Ты требуешь, чтобы я все рассказала тебе, Люсьен.
Клянусь, я бесповоротно все решила и только придумывала, как от него избавиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43