Для этого должны быть какие-то основания. Двигала мной определенная мысль или я подумал о нашей прислуге просто так, без конкретного повода?
Поскольку было воскресенье, я провел на Орлеанской набережной всю вторую половину дня и, насколько помнится, начало вечера, но не конец его, потому что нам с женой предстояла новая встреча с Мориа, который давал в половине одиннадцатого политический обед на улице Сен-Доминик. В этот вечер Вивиана, не спросив меня, объявила, что мы проведем Рождество на Юге, в Канне, уточнила она. Корина бросила мне взгляд, по которому я заключил, что она прослышала о моих планах.
Что у нас было с Жаниной такого, чего не происходило бы в другие воскресенья, а то и по вечерам в будни? Она чувствует себя с нами естественней и непринужденней, и Иветта однажды заметила:
— Я еще девчонкой мечтала жить в таком месте, где все будут ходить голые, тратить время только на ласки и ублажать друг друга, как обоим хочется.
Она улыбнулась своим воспоминаниям.
— Я называла это играть в земной рай, и мне было одиннадцать, когда мать застала меня за этой игрой с одним мальчуганом, которого звали Жак.
Нет, я сделал пометку «Жанина» не в связи с этой фразой и, по-моему, не в связи с другим размышлением Иветты, с серьезным видом разглядывавшей меня и Жанину, когда мы совокуплялись.
— Умора! — неожиданно бросила она со смешком, от которого мы замерли.
— Ты о чем?
— Разве ты не слышал, что она сейчас сказала?
— Что я делаю ей чуточку больно.
— Не совсем так. Она сказала: «Мсье, вы делаете мне чуточку больно».
Смехота! Это все равно, как если бы она говорила с тобой в третьем лице, спрашивая позволения…
Конец фразы получился грубым, образ — комичным. Иветта любит употреблять в подобных обстоятельствах точные и вульгарные выражения.
Ах да, вспомнил! Эта пометка сделана по поводу одного моего наблюдения, к которому я собирался вернуться, хоть оно и не особенно важно. Жанина, кажется, взяла Иветту под защиту — не против меня, но против всего остального мира. Она, по-видимому, поняла, что нас связывает, а это, на мой взгляд, уже кое-что из ряда вон выходящее, и всячески старается создать вокруг нас нечто вроде зоны безопасности.
Не удается мне объяснить свою мысль достаточно внятно! После эпизода, о котором я упомянул выше, было бы смешно говорить о материнском чувстве, и все-таки я думаю именно о нем. Для Жанины заботиться о счастье Иветты стало как бы игрой, но отчасти и смыслом существования. Она благодарна мне за то, что я стал делать то же самое раньше нее, и одобряет все мои усилия в этом направлении.
Дело выглядит так, как будто она взяла под свое крыло и меня, хотя, если я поведу себя иначе и у нас с Иветтой случится, к примеру, размолвка или ссора, я найду в лице Жанины врага.
Ни в нравственном, ни в физическом смысле она не лесбиянка. В отличие от Иветты у нее не было сексуального опыта с женщинами до того, как она попала на Орлеанскую набережную.
Не важно. Я не помню, почему, возвращаясь, думал об этом. Точнее, я не подозревал, что это окажется связано с последующим событием.
Только теперь я уразумел, по какой причине ей пришло в голову посоветовать мне в это воскресенье:
— Не слишком утомляйте ее сегодня.

Вторник, 13 декабря.
«Кайар».
Изматывающая судебная речь! Я три часа продержал присяжных в подвешенном состоянии и добился осуждения на десять лет тюрьмы, тогда как, не вырви я у суда признания смягчающих обстоятельств, было бы чудом, если бы мой клиент отделался всего лишь пожизненными каторжными работами.
Вместо благодарности он мрачно взглянул на меня, пробурчав:
— Стоило ради этого шум поднимать!
Уповая на мою репутацию, он рассчитывал на полное оправдание. Зовут его Кайар, и я сожалею, что его навеки не изъяли из обращения — он того заслуживает.
В девять вечера я застал Иветту уже спящей.
— Лучше дайте ей поспать, — посоветовала мне Жанина.
Не знаю, какая муха меня укусила. Вернее, знаю. После громадного расхода нервной энергии, после мучительного ожидания вердикта я почти всегда испытываю потребность в грубой разрядке и в течение долгих лет тут же бросался в дом свиданий на улице Дюфо. Такое происходит не с одним мной.
Через приоткрытую дверь я увидел спящую Иветту. Заколебался, вопросительно взглянув на Жанину, которая слегка покраснела.
— Прямо здесь? — прошептала она, отвечая на мой молчаливый вопрос.
Я кивнул. Мне нужна была всего лишь краткая встряска. Чуть позже я услышал голос Иветты:
— Хорошо позабавились? Откройте-ка двери, чтобы и мне было видно.
Она не ревновала. Когда я подошел и обнял ее, она осведомилась:
— Жанина как следует поработала?
И, повернувшись набок, снова заснула. Среда, 14 декабря.
Наконец все выяснилось. Провожая меня до лестницы, Жанина заговорила. В одиннадцать утра Иветта, слегка бледная, еще лежала в постели, и я заметил, что ее завтрак стоит нетронутым на подносе.
— Не беспокойся. Это пустяки. Билеты на поезд уже купил?
— Лежат в кармане со вчерашнего дня.
— Смотри не потеряй. Знаешь, я ведь впервые в жизни поеду в спальном вагоне.
Она показалась мне озабоченной, слегка поблекшей, словно я видел ее через вуаль, и в прихожей поинтересовался у Жанины:
— Это не из-за вчерашнего?
— Нет… Тсс!
Жанина вышла со мной на площадку.
— Лучше я вам сразу скажу, чем она встревожена. Ей кажется, что она забеременела, и она не знает, как вы к этому отнесетесь.
Я замер, вцепившись рукой в перила и широко раскрыв глаза. Я не разобрался в причинах своего волнения и сейчас еще не в состоянии этого сделать; знаю только, что это было одним из самых неожиданных и глубоких потрясений за всю мою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43