Придя домой, он залезает в постель к Минне и с таким неистовством накидывается на нее, что девушка пугается.
Она тоже понимает. Все они понимают.
5
Не умывшись, небритый, он провел день на кухне, засунув ноги в духовку и читая дешевое издание Золя. Похоже, мать что-то заподозрила. Обычно после полудня она торопит сына — пусть поскорей приводит себя в порядок: в квартире всего одна ванная, а днем она нужна клиентам и девицам.
Сегодня Лотта не ворчит, хотя безусловно слышала ночью, какую возню они подняли с Минной. Вид у Минны подавленный и напуганный. Она то сидит у окна, словно ожидая налета полиции, то разочарованно заглядывает Франку в глаза: он весь поглощен насморком, который, кажется, подхватил.
Сам Франк накачивается аспирином, пускает капли в нос и упрямо уходит в чтение.
Мицци наверняка ждет его. Франк уже не раз — особенно после ухода Хольста — взглядывал на будильник, висящий над плитой, но так и не двинулся с места. В квартире все как обычно: шаги взад-вперед, голоса за дверьми, знакомые звуки за стеной. Тем не менее Франк сегодня любопытства не проявляет — на стол не лезет, в форточку не смотрит. Даже когда Минна нагишом, прикрываясь ладошкой, выскакивает с безумным видом на кухню за горячей водой для грелки, он не обращает на нее внимания.
Тем не менее с наступлением темноты он все-таки оделся. Прошел мимо квартиры Хольстов, хотя головой мог бы поручиться, что дверь дернулась: за ней стояла Мицци, готовая отпереть. Но Франк невозмутимо проследовал дальше, покуривая ментоловую сигарету.
Кромер появился у Леонарда лишь после семи. Он силился скрыть возбуждение.
— Я видел генерала.
Франк ухом не повел.
Кромер назвал очень крупную сумму.
— Половина тебе, половина мне, тех двоих беру на себя.
Кромер уже пытается держаться с ним по-прежнему — как важный и страшно занятой человек.
— Мне шестьдесят процентов, — отрезает Франк.
— Идет.
Кромер все-таки надеется обвести приятеля: Франк не увидит генерала и не узнает, сколько тот заплатил.
— Ладно, согласен на пятьдесят, как уговорились.
Только в придачу зеленую карточку.
У Кромера такой нет. И если Франк потребовал ее, то лишь потому, что это вещь, которую труднее всего достать. Этот документ видят только издали, в чужих руках.
Люди типа Ресля, вероятно, получают его, но показывать без нужды остерегаются. В порядке важности пропуска распределяются так: сперва пропуск для машины, затем разрешение не соблюдать комендантский час, наконец, допуск в известные зоны.
Зеленая карточка с фотографией и отпечатками пальцев, подписанная командующим войсками и начальником политической полиции, обязывает власти не препятствовать предъявителю в «выполнении его задачи». Иными словами, никто его не вправе обыскать. При виде зеленой карточки патрули испуганно вытягиваются и на всякий случай приносят извинения.
Самое удивительное, что до сегодняшней встречи с Кромером Франк ни о чем подобном не думал. Мысль о карточке осенила его, когда они говорили о дележе барыша и Франк ломал себе голову, какое бы выставить требование понеслыханней.
И странно! Остолбеневший на секунду Кромер, придя в себя, не покатился со смеху, не заартачился.
— Ладно, поговорю.
— Дело за генералом. Хочет — пусть берет, не хочет — не надо. Если интересуется часами, значит, сделает что нужно.
Зеленая карточка будет — Франк в этом убежден.
— Как малышка?
— Ничего нового. Помаленьку.
— Было у тебя с ней еще что-нибудь?
— Нет.
— Уступишь ее?
— Может быть.
— Она не слишком худая? Опрятная?
Теперь Франк, в общем, уверен, что история с девушкой, задушенной на гумне, — чистая выдумка. Хотя ему-то что? Он презирает Кромера. Забавно думать, что такой человек будет из кожи лезть, чтобы достать ему зеленую карточку, которую не посмел попросить для себя самого!
— Скажи, кто этот твой Карл Адлер?
— Ваш водитель? По-моему, инженер по радио.
— Чем занимается?
— Работает на них: пеленгует подпольные передатчики.
— Парень надежный?
— Спрашиваешь!
И Кромер возвращается к своей навязчивой идее:
— Почему ты не приведешь ее сюда?
— Кого?
— Малышку.
— Я же сказал: живет с отцом.
— Подумаешь, помеха!
— Посмотрим, может, и приведу.
Люди, несомненно, думают, что он — крепкий орешек.
Его характер пугает даже Лотту. А он способен неожиданно размечтаться, вот как сейчас, когда он с подлинной нежностью вглядывается в зеленое пятно. Ничего в этом пятне нет. Это просто задний план декоративного панно в кабаке Леонарда. Оно изображает луг, где отчетливо выписана каждая травинка и у каждой маргаритки положенное число лепестков.
— О чем задумался?
— Я не задумался.
Тот же вопрос задавала ему еще кормилица и, в свой черед, обязательно повторяла мать, навещая его по воскресеньям:
— О чем ты думаешь, мой маленький Франк?
— Ни о чем.
Отвечал он сердито, потому что не любил, когда его называли «мой маленький Франк».
— Послушай, если я выцарапаю тебе зеленую карточку…
— Выцарапаешь.
— Хорошо, допустим. Можно будет тогда оторвать что-нибудь интересное, а?
— Наверное.

В этот вечер Франк убедился, что мать поняла. Вернулся он рано: у него действительно начиналась простуда, а болезней он всегда побаивался. Женщины сидели в первой от входа комнате, которая именуется салоном.
Толстая Берта штопала чулки. Минна прижимала к животу грелку, Лотта читала газету.
Все три были неподвижны, так неподвижны и молчаливы, что казались в притихшем доме фигурами с картины, и оставалось лишь удивляться, если они все-таки раскрывали рот.
— Уже пришел?
В газете, видимо, сообщили об участи старой барышни Вильмош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65