— Так как же его звали?
— Педро, — помолчав, ответил голландец. Он явно лгал.
— Испанец или итальянец?
— Представьте, меня это никогда не интересовало! Я предоставил в его распоряжение ателье и комнату, дал ему денег на краски и холсты.
— А вечерами вы запирали его на ключ, чтобы он не шатался по кабакам?
— Ничего подобного!
— Зачем же эти наружные замки?
— Я велел поставить их еще во время строительства дома.
— Для чего?
— О боже мой, это же ясно! Впрочем, вам, конечно, невдомек — вы не коллекционер! Я долго хранил здесь часть своих картин — те, которым не хватило места на стенах. Естественно, я запирал двери, или, по-вашему, надо было оставлять кого-то в этом помещении?
— Но ведь ателье было оборудовано для вашей тогдашней подруги-художницы.
— Замок поставили уже после ее отъезда. Это вас устраивает?
— И на двери задней комнаты тогда же?
— Кажется, я просил слесаря поставить замок и там.
— Ну хорошо, вернемся к вашему Педро.
— Он прожил в доме всего несколько месяцев.
— Несколько, — подчеркнул Мегрэ. Мирелла не смогла сдержать улыбку.
Голландец явно нервничал, но, обладая, по-видимому, редкой выдержкой, все еще держал себя в руках.
— Так вы говорите, что это был большой талант?
— Ода!
— И теперь он сделал карьеру, стал известным художником?
— Не знаю». я потерял его из виду. В то время я не раз поднимался к нему в ателье и восхищался его работой…
— Вы покупали его картины?
— Посудите сами, можно ли покупать картины у человека, которого полностью содержишь?
— Значит, у вас не сохранилось ни одной его картины? И ему не пришло в голову подарить вам хоть одну из них перед своим отъездом?..
— В этом доме нет ни одного полотна, написанного позднее чем тридцать лет назад. Настоящий любитель живописи почти всегда коллекционер… Любая коллекция, как известно, ограничена определенными временными рамками… Моя коллекция начинается с Ван-Гога и заканчивается Модильяни…
— Педро питался наверху?
— А вы как думаете?
— Его Карл обслуживал?
— Это вопрос уже по женской части.
— Да, Карл, — неуверенно подтвердила Мирелла.
— А Педро часто выходил из дома?
— Как и все молодые люди его возраста.
— Да, кстати, сколько ему было лет тогда?
— Года двадцать три. Потом к нему стали наведываться друзья и подруги.
Поначалу их было немного — в ателье заходили лишь два-три человека. Но постепенно Педро вошел во вкус. По ночам у него собирались целые ватаги человек по двадцать. Поднимались такой шум и гам, что жена всю ночь не могла уснуть — ее спальня как раз под ателье.
— Мадам, вы ни разу не полюбопытствовали посмотреть, что же здесь происходит? — обратился комиссар к Мирелле.
— Я предоставила это мужу.
— И чем же дело кончилось?
— Он дал Педро немного денег и выставил его за дверь.
— Именно тогда, сударь, вы и обнаружили в комнате эти «фрески»?
Йонкер кивнул.
— А вы, мадам, видели их тогда? Ведь ваш портрет на стене — свидетельство тому, что Педро был в вас влюблен. Он не пытался ухаживать за вами?
— Если вы будете продолжать разговор в подобном тоне, господин Мегрэ, я вынужден буду проинформировать нашего посла о самоуправстве французской полиции, — резко сказал Йонкер.
— Заодно проинформируйте его и о тех особах, которые приходят к вам по вечерам, а уходят глубокой ночью, если не под утро.
— А я-то думал, что знаю французов.
— А я полагаю, что знаю голландцев…
— Прошу вас, не надо ссориться, — вмешалась Мирелла.
— Хорошо. Тогда один вопрос, на который мне хотелось бы, в порядке исключения, получить совершенно точный ответ: в котором часу вы ушли из ателье в прошлую ночь?
— Дайте подумать… Во время работы я снимаю часы, а наверху, как вы заметили, часов на стене нет… Помню, около одиннадцати вечера я отпустила горничную…
— Вы были в этот момент в ателье?
— Да. Она поднялась туда и спросила, ждать ли ей, пока я кончу, или приготовить постель и уйти.
— Вы писали картину, которая осталась на мольберте?
— Да. Я долго простояла над холстом с угольным карандашом в одной руке и тряпкой — в другой, думая о сюжете.
— Какую же картину вы задумали?
— Я бы назвала это «Гармония». Не думайте, что абстрактное полотно не нуждается в сюжете и что его можно начать наудачу, с чего угодно!
Абстракционизм требует, пожалуй, больше размышлений и поисков, чем предметная живопись!
— Итак, в котором часу вы ушли из ателье?
— Когда я спустилась к себе, было, видимо, около часу ночи.
— Уходя, вы погасили свет?
— Скорее всего, ведь это делается машинально.
— Вы были одеты так же, как и сегодня: в белом халате и с чалмой на голове?
— Да, это старый купальный халат, а чалма — просто банное полотенце.
Как-то неловко, знаете, надевать блузу — профессиональный костюм художника, ведь я дилетантка!
— Ваш муж уже спал? Вы не зашли к нему в спальню пожелать спокойной ночи?
— Обычно я этого не делаю, когда ложусь позже, чем он.
— Боитесь встретить там одну из посетительниц?
— Да, если угодно.
— Ну вот, кажется, и все… — произнес Мегрэ. Комиссар сразу почувствовал, как его последние слова разрядили обстановку, но на самом деле он вовсе не собирался давать противнику передышку. Это был лишь его старый излюбленный прием. Он зажег погасшую трубку, некоторое время молча курил, словно вспоминая, не забыл ли что спросить, и потом внезапно заговорил снова:
— С присущим вам тактом, сударь, вы изволили отметить, что я ровно ничего не смыслю ни в психологии поклонника искусств, ни в его поступках. Судя по каталогам в вашей библиотеке, вы следите за крупными аукционами, где купили немало полотен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32