Тем не менее в прошлую субботу Чарли задела перемена в отношении Юго к нему и к собутыльникам, — перемена, в которой нельзя было не усмотреть влияния У орда.Обнаружилась она не сразу. Майк, как обычно, сидел в своем углу спиной к стене и постепенно накачивался.Разглагольствовал о снеге — он, мол, здесь не такой, жестче, чем «у них в краях», — и о крестьянах, которые, во всем белом, стекаются там по воскресеньям в церковь.— Послушать тебя, Юго, так крестьяне у вас одеваются в белое и ходят к обедне в ночных рубахах, — поддел его Саундерс, тоже пропустивший не один стаканчик.— В белом, белом из овечьей шерсти. Сапоги тоже белые, вот докуда, и с лентами.Он ткнул пальцем в середину бедра и понес что-то о колоколах и вызолоченных колокольнях.— Выходит, у вас колокольни золотом кроют? Вот ты бы и слазил на одну, благо на обезьяну смахиваешь, да набил бы себе карманы, прежде чем сюда ехать.Уорд тоже был при этом — сидел у другого края стойки, и Майк, раньше только смеявшийся в ответ на подобные шутки, сегодня посмотрел вокруг с явными признаками закипающей злобы. Оскалил клыки, если можно так выразиться. Но тут вошли новые посетители, и на некоторое время о Юго забыли.Он продолжал пить в одиночку, рассказывая свои истории себе самому, но с его потемневшего лица стерлась широкая детская улыбка — теперь оно выражало обиду.В десять Джастин расплатился и ушел; шаги его прозвучали по тротуару, затем в доме Элинор хлопнула дверь.— Улетел, ворон! — бросил кто-то из завсегдатаев.— Если он ищет падали, то здесь ее не найдет, — поддал жару другой.Чарли случайно глянул на Юго и остолбенел: лицо у того пылало неподдельным гневом, тяжелые кулаки, лежавшие на стойке, были сжаты.Неужели он взбесился потому, что дней десять проработал на У орда? Уж не проникся ли он собачьей преданностью к тому, кто его кормит?— Кар! Кар! Кар!Все повернулись к Юго, но тот с угрожающим видом продолжал каркать.— Эй, ты, кончай! О чем это ты каркаешь? По-человечески говорить не умеешь, что ли?Когда Майк доходил до такого градуса, он часто забывал даже немногие английские слова и что-то лопотал на никому не понятном языке, размахивая чудовищными ручищами.— Кар! Кар! Кар!— Смени пластинку, Юго! Надоело.— Ах вы… Кар! Кар! Кар?Сперва окружающие смеялись, потом смех зазвучал натянуто: Юго разошелся не на шутку. Все поняли, что он по-настоящему взбешен, и чуточку струхнули: такой четверых запросто уложит.— Хватит, Юго. Допивай-ка свое да отправляйся спать.И тут, с акцентом, до неузнаваемости искажавшим слова, он издевательски затвердил:— Пей-свое… Пей-свое… Пей свое-все-до-дна…Зачарованный ритмом фразы, он повторял ее на разные лады, как фугу.Однако эти слова приобретали в его толстом черепе особый, понятный лишь ему смысл, и он все свирепей посматривал на стены, посуду, пока наконец, до предела взвинченный своим речитативом, не выхватил бутылку из рук Чарли и не припал губами к горлышку.В какой-то мере Юго, несомненно, ломал комедию.Он сознавал, что наводит на всех страх, что от него ждут взрыва и он должен не обмануть ожиданий. Однако волосы, прилипшие к потному лбу, и гримаса, искривившая ему губы, когда, оторвавшись от бутылки, он на мгновение обвел глазами лица собравшихся, — это уже, безусловно, не было игрой. И, раскрутив бутылку, он изо всех сил запустил ею в стену.— Пей-свое-все-до-дна.Остановить его никто не осмелился. Провожаемый молчанием, он, пошатываясь, направился к двери и зашагал домой.— Пей-свое-все-до-дна…И уже удаляясь, в последний раз с надрывом, но издевательски выхаркнул:— Пей-все-свое-ты-раб-у-нас-в-краях.Когда по дому потянуло морозным воздухом и дверь с грохотом захлопнулась, все почувствовали облегчение.Несколько секунд люди смотрели друг на друга, как будто стараясь сохранить прежнюю позу; затем истерия чуть не стала всеобщей. Саундерс — никто и не подозревал, что он настолько пьян! — сполз с табурета, театрально развел руками и заорал:— Джентльмены, один уже в капкане! Мерзавец отхватил-таки свое! Кто следующий?— Заткнись, Джеф!— Кто следующий?— Заткнись, идиот!Саундерс, более смирный, чем Юго, унялся почти мгновенно. Усмехаясь — он был доволен своей шуткой, снова, хоть и не без труда, вскарабкался на табурет.— Может быть, я сам, верно, Чарли, скотина ты этакая? Налей-ка мне!У всех было такое ощущение, словно в этот вечер что-то надломилось. Глава 5 Небо было затянуто тучами, дул ветер, снег подтаивал. Заложив крутой вираж и вылетев на улицу, машина в последний раз рванулась вперед, протяжно загудела и, вздрагивая, затормозила у бара Чарли. Даже не разглядев ее нью-йоркского номера, всякий догадался бы, что прибыла она издалека. Это был большой темный «Бьюик» с цепями на скатах, залепленный талым снегом и грязью, но в его салоне цвета морской волны царили чистота и уют, как в гостиной. Автомобилю, несомненно, пришлось пробиваться сквозь туман: фары были включены и в серой полумгле походили на два огромных, лихорадочно блестящих глаза.Джим Коберн легко — он привык к этой гимнастике — выбросил свое трехсотфунтовое тело за дверцу на тротуар и не успел еще распрямиться, как из машины в свой черед вылез незнакомый Чарли молодой человек. Судя по перебитому носу и опухшим векам, Коберн, как обычно, подобрал его в каком-нибудь зале для бокса у себя в квартале.Несмотря на сумеречный свет, было уже около половины двенадцатого утра. Минуту назад Джастин еще сидел на своем месте в баре с развернутой газетой и стопочкой джина под рукой. Узнав машину и Коберна, Чарли раскрыл рот и радостно вскрикнул:— Джим!Но даже этих секунд, на которые отвлекался бармен, Уорду хватило, чтобы исчезнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41