— Я сейчас же вернусь к вам. «.
Мадмуазель Бланш помогла ему приготовиться. Он старался не думать о том, что сейчас произошло, что это уже вторая накладка и оба случая связаны меж собой, хотя, казалось бы, и не имеют отношения друг к другу. Он даже не известил анестезиолога, так как не предвидел никаких осложнений, никаких неожиданностей.
Он застал свою пациентку на месте и вложил ей в руку кислородную трубку:
— Помните, как ею пользоваться?
Она кивнула, испробовала прибор, улыбнулась, но не без боязни. Через некоторое время он выпрямился и объявил ей:
— Шейка матки полностью раскрылась… Думаю, что минут через десять мы примемся за дело всерьез…
— Так скоро?
Она снова задышала, как собака после бега, уцепившись руками за металлические ручки:
— Я все хорошо делаю, профессор?
— Даже очень хорошо.
— Муж находит, что я недостаточно упражнялась…
Он хотел бы, чтобы я все это проделывала каждый вечер… Он внизу?
Шабо не видел, там ли он. Ей ответила мадам Дуэ:
— Он в зале ожидания, и с ним еще одно лицо.
— Мужчина?
— Да.
— Тогда это его брат. Они близнецы, и, можно сказать, неразлучные…
Он крупный, правда?
Она застонала, и профессор, который наблюдал за прохождением плода, подал знак. Тысячи раз в своей жизни повторял он одни и те же жесты, и четыре женщины, двигаясь вокруг него слаженно, словно в балете, знали, как реагировать на каждый из его безмолвных приказов.
— Вы готовы?
Сжав зубы, она ответила:
— Да…
— Сильней сожмите кулаки. Тяните… Внимание: вдох…
Изо всей силы она вдохнула.
— Задержите! — приказал он.
Она еле сдержалась, чтобы не закричать.
— Выдохните! Внимание… Еще раз… Расслабьтесь на минутку… А теперь вдохните!..
Казалось, он считает секунды, как на бегах:
— Задержите!
Три, четыре, пять раз… Показался ребенок…
Внезапно случилось то, чего никогда еще не случалось С Шабо, но чего он уже давно боялся, хотя и не верил, что это когда-либо произойдет: автоматизм несрабатывал.
Это длилось, вероятно, так же недолго, как приступ панического страха на лестнице, то есть всего несколько секунд; вдруг изо всех пор у него брызнул пот и заструился по лицу.
Он сознавал, что случился срыв, сбой; он выпал из действия, из ритма, и мадам Рош сразу почувствовала неладное и подняла голову, устремив на него недоуменный и тревожный взгляд:
— Что случилось? Я сделала что-нибудь не так?
— Напротив, вы все делаете как надо! Все очень хорошо. Ну, еще последнее усилие… Вдохните!..
Всю свою силу, всю волю напряг он, чтобы опять слиться с нею в одно:
— Задержите!
И снова он заколебался, не сразу вспомнив словосигнал, которого она ждала от него и которое он произносил столько раз…
— Тужьтесь! — вскричал он наконец с облегчением.
На этот раз он полностью овладел собой, обрел точность жестов, связанных чуть ли не математической последовательностью. Но мадам Дуэ заметила его нерешительность. Поняла ли она, что с ним происходит?
Высвободилась головка. Дальше уже было просто, но у него не проходило беспокойство, в голову лезли мысли о возможных и невозможных осложнениях.
— Еще раз… Глотните немного кислорода… Готовы? Вдохните… Задержите… Тужьтесь!..
Он держал в ладонях головку ребенка, бережно высвобождал плечики и повторял, напрягаясь вместе с нею:
— Тужьтесь… Сожмите кулаки… Еще… Еще…
Он раздвоился. Какой-то своей частью он продолжал работу, выполнял ритуальные жесты, и в то же время его одолевали тревожные мысли. Он был уверен, что забыл сделать что-то необходимое, и перебирал последовательно в уме все свои действия, даже усомнился, мыл ли он руки до локтя с мылом. Ему так и не удалось вспомнить, мыл или нет. Ну конечно же, он вымыл их и проделал все, что полагается. Да и мадмуазель Бланш, которая была рядом с ним, когда он готовился к приему родов, непременно бы ему напомнила, если б он что-нибудь забыл.
И к тому же перчатки рвутся редко…
Только что, в несколько минут, он потерял уверенность в себе — профессиональную уверенность. Руки женщины, сжимающие никелированные ручки, были мертвенно бледны. Стиснув зубы, она упорно смотрела на врача.
— Не тужьтесь больше…
Она не осмеливалась расслабиться и, пытая его взглядом, пробормотала:
— Вы его держите? Он живой?..
Он выпрямился, держа за ножки маленького мокрого человечка, и показал его матери.
— Это мальчик, профессор?
— Мальчик, и крупный… Вы же сами предсказали, что будет мальчик, разве не так?
Он перерезал пуповину и передал ребенка мадам Лашер, и мать попросила ее:
— Постарайтесь сделать ему хорошенький пупок, а то у моей девочки такой некрасивый!
Наступил перерыв — ждали, когда выйдет плацента. Ждать пришлось недолго, после чего сразу приступили к туалету роженицы. Напряженность спала. Младенец на весах заливался первым криком.
— Сколько он весит?
— Три килограмма восемьсот шестьдесят граммов… Вы уже знаете, как его назовете?
— Анри, в честь моего второго деверя, который живет на Антильских островах.
Мадам Рош посмотрела на врача, и взгляд ее омрачился:
— Вы ведь чего-то опасались, правда? Был миг, когда я почувствовала, что все идет не так, как вам хотелось… Теперь-то вы можете сказать мне правду… Что вас испугало?
— Ничего, уверяю вас…
— Я думаю, что…
Она замолчала.
— Ну, так что же вы думаете?
— Даже не знаю… Даже не смею этого выразить… Несколько минут мне казалось, что все мои усилия напрасны, что ребенок не живой… Я почти отчаялась… Покажите-ка мне его еще раз, мадам Лашер…
Наступила реакция, и она заплакала, а Шабо держал ее за руку и не знал, что ей сказать.

Выйдя из клиники, он застал последний солнечный луч, синеватую дымку над Булонским лесом и Вивиану, которая садилась за руль машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37