После каждого вопроса он на минутку задумывался и не мог удержаться, чтобы не бросить на Плюгавика взгляд, как будто между ними было что-то общее.
Было слышно, как в соседнем кабинете выражали свое нетерпение и спорили журналисты. Один из них диктовал свое сообщение по телефону в Париж и кричал так громко, что в комнату доносилось каждое слово:
— Сейчас, когда я звоню, негодяя искусно допрашивает господин Балестра, деятельный начальник уголовной полиции в Ницце. Балестра: Берта-Аргюр-Леон…
Луи чуть улыбнулся, постарался это сделать и Балестра, Потом начальник спохватился, открыл дверь и гаркнул, вращая глазами:
— Эй, вы там, потише!
Все головы повернулись к двери, чтобы посмотреть на Луи, сидевшего перед столом. Но дверь снова закрылась.
— Итак, я спрашиваю: сколько она тебе давала в месяц?
Луи нахмурился. В третий и четвертый раз ему задают все тот же вопрос. И видно, не случайно. Он чуял ловушку, но не мог угадать, где она.
— Я не на жалованье был, — усмехнулся он.
— Может, на сдельщине? — пошутил шеф. — Скажи, а когда она тебе подарила бриллиантовое кольцо, что у тебя на пальце?
— А я почем знаю? Наверное, с выигрыша.
— Играла она по крупной, не так ли?
Луи медлил с ответом. Он знал, что Констанс не делала больших ставок. Не все ли равно — по крупной или по маленькой? Однако полицейский настаивал:
— Играла она по крупной?
— Может, и по крупной. Не вечно же я у нее за спиной торчал.
— Понятно, ты ведь ведал ее перепиской и счетами.
Значит, был ее любовником, но прежде всего — секретарем.
Луи не нравилось решительно все. Уже половина одиннадцатого вечера, а ему не задают ни одного из ожидаемых им вопросов. Даже самого главного. И не подумали спросить: «Ты убил госпожу Ропике?» Или:
«Чем ты кокнул старушенцию?»
И ни малейшего намека на историю в Лаванду и его связь с бандой «марсельцев». Ни слова об обеде в день рождения Констанс в ресторане, где был и Плюга, хотя сидел он поодаль.
Можно было подумать, что инспектор не ввел своего начальника в курс дела. Да нет, раз уж он находится здесь, значит, явился неспроста. Чего же они все-таки добиваются?
— Я хотел бы дать показания, — буркнул Луи, бросив недобрый взгляд на инспектора. — Впрочем, вот он скажет, если…
— Постой! — прервал его Балестра. — У тебя будет сколько угодно времени для дачи показаний. А сейчас допрашиваю я и не желаю меняться с тобой ролями.
В бумажнике, который у тебя изъяли, я нашел квитанцию из ломбарда. Она датирована двадцать первым августа и выписана на имя госпожи Ропике. Стало быть, двадцать первого августа она была еще жива, раз отнесла свое норковое манто в залог.
Молчание. Луи хотел попросить бумагу и карандаш, чтобы уточнить даты. Сколько дней он провел, бездельничая на Поркероле, и не удосужился на всякий случай подготовить ответы на такие вопросы.
— Ты внимательно меня слушаешь? Итак, двадцать первого она сдает свое манто в залог и поручает тебе хранить квитанцию, опасаясь, должно быть, свойственной ей неаккуратности. Тебе она доверяет свои важные документы, что вполне понятно, раз ты ее секретарь.
Лицо арестованного изменилось. Он втянул голову в плечи, насторожился, и выражение глаз его сделалось неискренним, скрытным.
— Так как же? Она отдала тебе квитанцию?
— Ну и что с того?
— Признаешь этот факт?
— Допустим, признаю.
Заговорит ли с ним наконец начальник об убийстве и трупе? Чего он волынит?
— Значит, в тот день, двадцать первого, вы были вдвоем в Ницце и пробыли там до полудня? А вот консьержка показывает, что уже в шесть утра ты взял такси, чтобы ехать на вокзал.
Луи не шелохнулся. Балестра время от времени ходил по кабинету, помахивая маленькой коробочкой, из которой доставал таблетку и осторожно клал на свой толстый язык.
— Учти, следователь-то уж будет копаться во всех этих подробностях. А я выясняю их только для себя самого, в общих чертах, так сказать. Вы ведь могли уехать и другим поездом, к примеру, во второй половине дня или вечером.
Верхняя губа Луи покрылась бисеринками пота. Он сознавал, что все данные им сегодня вечером показания окажутся окончательными и ими-то впоследствии и попытаются его доконать.
— Каким поездом ты уехал?
— Не помню.
— Кое-кто узнал госпожу Ропике в десятичасовой электричке, на ней было голубое платье.
Явная ложь. В этот час Констанс, разрубленная надвое, уже лежала на дне бухты. Тем не менее каждую фразу начальник произносил не без причины, и эту причину следовало разгадать.
— Ты позвонил из Лиона консьержке. Из какого отеля ты звонил?
— Из телефонной будки.
— С почты?
— Нет, с вокзала.
— С какого вокзала?
— С большого.
Малыш только раз был в Лиане и забыл название вокзала Лион-Перраш.
— Это был телефон-автомат?
— Да.
Инспектор Плюга, сидя в углу, продолжал изучать свою записную книжку, как если бы она содержала свод законов.
— Ты не очень устал? Может, кончим на сегодня?
— Как вам угодно, — быстро ответил Малыш Луи, которому как никогда хотелось пить.
— Тебя хоть накормили?
— Досыта! Вот как! — пошутил Малыш Луи, указывая на избитое лицо.
— Ты чего-нибудь хочешь?
Он знает, что делает. Он не желает, чтобы его задабривали сандвичами или кружкой пива. Балестра вышел. Послышались голоса журналистов. Луи надеялся, что инспектор Плюга сейчас обратится к нему, но тот по-прежнему молча сидел в углу. Стало быть, они надеялись, что, когда Балестра выйдет, воспользуется его уходом и сам заговорит с инспектором.
Вернулся Балестра:
— Тебе принесут пива… На чем мы остановились?
Кстати, что тебе взбрело в голову прятаться на Поркероле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45