Оттого, что там красиво? Да, ведь от Поркероля совсем близко до дома матери. Она и теперь живет в Ле-Фарле, не так ли?
Луи утомляли внезапные переходы от одного вопроса к другому. Ну при чем тут его мать? Что им известно и что они хотят выяснить?
— Старый Дютто еще жив?
— Не знаю.
— Когда ты в последний раз навещал ее?
— Довольно давно.
— Месяц назад?
— Не помню.
— Я велел позвонить в Ле-Фарле и передать твоей матери, что, если она захочет тебя повидать, пусть приезжает сюда.
— Мать приехать не сможет.
— Почему?
— Она должна ходить за Дютто.
Вошел официант из соседнего кафе с двумя кружками пива. Наконец Луи напился. А мог бы осушить и три кружки — такая его томила жажда. От холодной жидкости он тут же покрылся испариной.
— Что ты должен был купить для нее?
— Для кого?
— Для Констанс.
— Я вас не понимаю.
Уже половина двенадцатого, а в кабинете, где начальник, не выдержав духоты, снял пиджак, ни малейшего сквознячка.
— Не зря же она рассталась с норковым манто. Ей, наверно, срочно понадобились деньги. Она их отдала тебе. И не менее двадцати пяти тысяч франков! Эту сумму обнаружили при обыске.
— А если даже так?
— Может, она хотела купить дачку на Поркероле?
— Это ее дело.
Он не хотел отвечать ни «да» ни «нет». Он пытался лавировать среди расставленных капканов, и от затрачиваемых на это усилий черты его лица заострились, приняли жесткое выражение, изменив весь облик.
Красивый, атлетического сложения молодой человек в белой набекрень кепке, с неизменной иронической усмешкой и засунутыми в карманы руками, небрежной походкой прогуливавшийся по площади Поркероля, — этого молодого человека больше не существовало.
Вместо него появился парень с Севера, коренастый и выносливый сын шахтера, сын рабочего поселка, способный долгими часами сохранять выдержку, ни на мгновение не выказывая слабости.
— Мы еще побеседуем об этом завтра. Впрочем, вероятнее всего, с тобой будет говорить следователь.
Дело простое, и думаю, следствие закончится быстро.
Над кем он смеется? Какое следствие, если даже не упомянули о смерти Констанс? А если упоминали о Констанс, то так, что ее можно было считать и живой и мертвой. К чему здесь тогда инспектор, который занимается делом в Лаванду и за несколько часов допроса не проронил ни слова?
— Отдохни немного. Эту ночь поспишь в каталажке, место в тюрьме тебе отведут завтра. Дать еще сигарету?
Затем около получаса Балестра просматривал папки с делами, несколько раз звонил по телефону, но вовсе не по поводу Луи. Между прочим, позвонил и к себе домой.
Сообщил, что вернется не раньше двух-трех часов ночи.
— Ну вот, я опять к твоим услугам, — промолвил он, вздыхая. — Нужно все-таки с этим разобраться. Как всегда, сразу наваливается куча дел. Так вот, по поводу денег…
В половине третьего допрос все еще продолжался.
По-прежнему Луи не задавали вопросов ни об убийстве, ни о трупе, ни об утюге.
Его расспрашивали только о ничего не значащих мелочах: о времени отправления поезда, о назначении такой-то суммы денег, о дате, которая у Луи и начальника уголовной полиции не совпадала.
— До завтра. Впрочем, не знаю, до завтра ли. Ведь продолжать будет следователь. Во всяком случае, твой адвокат не сможет заявить, что в полиции с тобой обращались грубо. Выкуришь еще одну?
Балестра вызвал двух инспекторов, и они увели арестованного. На сей раз и впрямь все было закончено.
Глава 10
Может быть, именно тогда у Луи началась его подлинная жизнь — жизнь, уготованная ему судьбой.
Прежде он ничем не отличался от других, был неухоженным ребенком, всегда покрытым коростой, что, впрочем, не имело значения, поскольку никому и в голову не приходило приласкать его. Пребывание в лефарлеской школе на нем никак не сказалось. Все тот же подозрительный, обидчивый подросток, не слишком способный, но и не бездарный ученик столяра. А потом…
Теперь все это приобрело совсем иной смысл. Забытые проступки, на которые прежде не обращали внимания и которых никто не опасался, были тщательно выисканы, как отыскивают отдельные части ребуса для восстановления картины в целом, и по-новому оценены.
В течение месяца Луи не ведал об этих поисках. Его только раз привели к следователю, и свидание оказалось кратким.
Следователя звали Моннервиль, точнее — де Моннервиль. Это был сухой, исполнительный чиновник, настолько усердный, что даже не нашел времени поднять глаза на Луи.
— Я вызвал вас, чтобы официально объявить вам о предварительном заключении по обвинению в убийстве, краже, подлоге, использовании поддельных документов и мошенничестве.
Он читал. Он боялся что-либо упустить.
— Согласно закону, отныне вы можете давать показания в присутствии вашего адвоката.
Луи не отвечал. Де Моннервиль поднял наконец голову и мельком, без всякого интереса, взглянул на него, как будто хорошо знал прежде, хотя и видел впервые.
— Прошу назвать фамилию вашего адвоката, — повторил он скучным голосом.
— А кто ему заплатит?
— Вы, разумеется.
— А мне вернут деньги, которые забрали при аресте?
Даже для ответа на такой простой вопрос де Моннервилю понадобилось заглянуть в свои папки.
— Деньги возвратят, если будет доказано, что они принадлежат вам.
Луи вызывающе передернул плечами.
— Итак?
— Я не буду нанимать адвоката.
— Тогда я обращусь в совет корпорации адвокатов, и вам назначат его официально.
При последних словах он подал знак конвоиру, сидевшему рядом с арестованным, и Луи был выведен из кабинета, так и не разглядев, какого цвета глаза у следователя.
С тех пор, стоило открыть дверь его камеры, Луи спрашивал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45