Спокойной ночи, Мад.Та, стоя лицом к стене, ответила чуть слышно после минутного молчания:— Спокойной ночи.Вот теперь все.А этим утром Мад еще не спускалась. Ей трудно было спуститься. Она, должно быть, не раз прислушивалась у двери ко всем хождениям в доме. Ей, конечно, хотелось есть. Мать была внизу. Где ее брат, она не знала. А знала ли она, что тетка не выходила из комнаты?Вероятно, она слышала голос доктора Бернара, шаги Дезире по лестнице.Около десяти часов вдруг скрипнули перила, а потом затрещала ступенька лестницы; кто-то остановился на полдороге.Затем, как показалось бы многим, воцарилась тишина, но Жанна так напряженно вслушивалась, что до нее доносилось даже тиканье часов в одной из комнат второго этажа.Она расправила простыню, провела обеими руками по затылку, приглаживая свои бесцветные волосы, глубоко вздохнула, улыбнулась и наконец произнесла:— Заходи.Стоящей в коридоре Мад не оставалось ничего, кроме Как сделать шаг вперед. Глава 7 — Садись.Она указала ей на стул, который совсем недавно занимал доктор Бернар, но нерешительность племянницы — едва ощутимая, словно излучение, улавливаемое лишь некоторыми сверхчувствительными приборами, — заставила Жанну добавить:— Но сначала будь добра, опусти шторы, ладно? Думаю, от яркого света у меня заболят глаза.Это было неправдой, но Жанна знала, что Мадлен вошла в ее комнату чуть ли не как в исповедальню, и девушку лучше отделить от освещенного солнцем города. Мад снова надела черное платье; от нее пахло свежевымытым телом, ее опрятность сразу обращала на себя внимание, волосы были приглажены с особой тщательностью. Она почти не воспользовалась пудрой и совсем не накрасила губы.Она казалась совсем юной, прямо-таки пансионеркой, если бы не округлившиеся бедра и живот, которые делали ее зрелой женщиной.— Садись, — повторила Жанна, поскольку девушка продолжала стоять, держа руку на спинке стула.Они молчали, но уже иначе, чем вчера вечером. На этот раз, можно сказать, они погрузились во взаимное созерцание, значительное и целомудренное, Мадлен не смотрела в глаза тетке, а остановила свой взгляд на ее руке — опухшей, посиневшей, лежащей поверх простыни; Жанна видела, как хлопают длинные ресницы девушки, и понимала, что та в конце концов вздернет подбородок, но до этого момента говорить ничего не следовало.И действительно, племянница подняла лицо — без улыбки, без вызова, лишь с выражением усталости.— Что вы думаете обо мне? — спросила она голосом, который только усилием воли заставила не дрожать.— Я думаю, Мад, что в эту минуту передо мной маленькая девочка, которая отдала бы все на свете, чтобы ощутить себя чистой.Глаза Мад округлились и наполнились влагой.— Как вы это узнали? — едва успела она пролепетать, прежде чем рухнуть на руку своей тетки и разразиться плачем.Время ответов еще не наступило. Да и нечего было ответить сразу; обильные горячие слезы, текущие в три ручья, были слишком драгоценными, чтобы их останавливать. Мад не отрывала лица от старой опухшей руки, сотрясения рыдающего тела передавались кровати, а Жанна свободной рукой задумчиво перебирала мягкие каштановые волосы девушки.— По… чему… — начала было Мад, страдая от икоты, — по… чему…Она непроизвольно улыбнулась тому, что не может нормально произносить слова, снова заплакала, но ее лицо, залитое слезами, уже было просветленным.Понемногу она восстанавливала дыхание, но еще мучилась икотой, мешавшей говорить.— Как глупо! Я никогда ни перед кем так не плакала.Можно сказать, что она, глядя на свою тетку с заплывшим левым глазом, задавалась тем же или почти тем же вопросом, что и доктор Бернар. Другие тоже задавали себе этот вопрос — Луиза, Анри, даже месье Сальнав, — каждый по-своему, и все, вплоть до Дезире, были заинтригованы и поставлены в тупик.Но старую женщину этот вопрос смешил, смешил даже больше, чем вопрос племянницы, в ответ на который она грустно и чуть таинственно улыбалась.Мад не могла разгадать эту улыбку. Она была еще в том возрасте, когда все окружающее воспринимается лишь в преломлении к собственной персоне.— Почему вы поверили в меня?— Да потому, что я знала — ты не разочаруешь меня.— Впервые в меня кто-то поверил. Мне всегда не доверяли. Я была еще маленькой девочкой, а мать мне постоянно говорила: «Спорю, что ты врешь!» И папа, когда у меня возникало желание приласкаться к нему, спрашивал с усмешкой: «Чего ты хочешь? Что тебе нужно? «А вот вы ничего не сказали. Вы ничего не спрашивали. Ни в чем меня не упрекали.— Ты этими упреками, наверное, переполнена доверху?— Да. Как вы догадались? Вряд ли вам кто-то рассказал, потому что никто не верит, что у меня могут быть угрызения совести или вообще какие-нибудь чувства. Меня считают черствой, властолюбивой, интересующейся только собой да своими развлечениями. Особенно развлечениями, верно?И тут раздался неприятный иронический и горький смешок, словно Мад взяла фальшивую ноту.— Анри должен был вам рассказать о моих развлечениях, о моих грязных забавах. Вчера вечером он заявил мне, что сейчас вам все скажет, чтобы вы помешали мне уехать. Я ждала, что вы появитесь в моей комнате — разгневанная, переполненная обвинениями, будете стыдить меня за мое поведение. Однако вы ничего не сказали. Вы и сейчас мне ничего не говорите.Да! Вы поняли, что я ощущаю себя грязной! Вот послушайте! Этим утром я так тщательно мылась, словно мне нужно было что-то стереть с себя.Каждый раз, когда я возвращалась домой, я принимала ванну. Вы будете смеяться, но я даже мыла голову и полночи сушила волосы.Ее речь стала более быстрой, более отрывистой; она встала и Ходила по комнате, останавливаясь, чтобы выжидательно взглянуть на тетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43