- Прошу прощения, Мегрэ... Но учитывая, в каком положении мы оказались...
- Знаю.
Ему предстояло пережит момент не из приятных. И случалось это не в первый раз - и неизменно с каким-нибудь дурачьем!
- Прошу извинить меня, господа, - вполголоса распрощался Мегрэ с коллегами.
Чуть позже, уже в своем кабинете он повторил:
- Извините, месье Ван Хутте. Уточняю: сожаление выражаю лишь формально. Знайте, однако, что мнение я не переменил и остаюсь при своем убеждении, что вы убили вашего хозяина, Луиса Виллемса, что именно вы сделали все, чтобы избавиться от клошара, оказавшегося нежелательным свидетелем этого преступления.
Вместе с тем ничто не мешает вам теперь вернуться на свою баржу, к жене и ребенку.
Прощайте, месье Ван Хутте...
И тут произошло нечто неожиданное: речник и не подумал протестовать, лишь с некоторым удивлением глянул на комиссара и, уже стоя в проеме двери, протянул ему длинную руку, проворчав:
- Любой может ошибиться, не правда ли?
Мегрэ сделал вид, что не заметил его жеста и спустя пять минут ожесточенно набросился на текущие дела.
В последующие недели были проведены достаточно сложные мероприятия по дополнительному сбору улик и доказательств в районе набережной Берси и у моста Мари, опросили множество людей, бельгийская полиция тоже прислала кое-какие материалы, которые приобщили к остальным, но все эти усилия оказались тщетными.
Что касается комиссара, то в течение трех месяцев его не раз видели на набережной Селестэн, где - трубка в зубах, руки в карманах - он прогуливался, словно слонявшийся без дела горожанин. Тубиб в конце концов выписался из больницы. И вновь обрел свой уголок под аркой моста, все вещи ему вернули.
Случалось, Мегрэ, как бы невзначай, останавливался возле него. Их разговор не отличался многословием.
- Как дела?
- Нормально.
- Рана не беспокоит?
- Время от времени кружится голова.
И если они избегали говорить о том, что произошло, то Келлер прекрасно понимал, зачем пожаловал комиссар, и Мегрэ знало, что для того это не было секретом. Между ними завязалась некая своеобразная игра.
И она длилась до наступления летней жары, когда однажды утром комиссар задержался около клошара, поглощавшего краюху хлеба, запивая её красным вином.
- Как дела?
- Нормально!
Решил ли Франсуа Келлер, что его собеседник прождал достаточно долго? Но он вдруг посмотрел на пришвартованную неподалеку бельгийскую баржу - не "Зварте Зваан", другую, но похожую на нее.
- Хорошо живут эти люди... - пробормотал он.
И указывая на двух белобрысых ребятишек, игравших на палубе, добавил:
- Особенно вот они...
Мегрэ заглянул ему в глаза со свойственной ему серьезностью, предчувствуя, что сейчас должно последовать что-то еще.
- У всех жизнь нелегкая... - продолжал клошар.
- Как и смерть...
- Единственно, что невозможно, это судить о них.
Они понимали друг друга.
- Спасибо, - прошептал комиссар, который наконец-то узнал правду.
- Не за что... Я ведь ничего и не сказал...
И добавил как фламандец:
- Не так ли?
Он и впрямь ничего не раскрыл. Он отказывался выносить суждение. Свидетельствовать он не стал бы.
И тем не менее во время обеда Мегрэ как бы между прочим сказал жене:
- Ты ещё помнишь о клошаре и о барже?
- Да. Что-нибудь новенькое появилось?
- Я тогда не ошибся.
- Значит, арестовал все же его?
Он покачал головой.
- Нет! И если он не проявит какую-нибудь неосторожность, что сильно бы меня удивило, его никогда так и не задержат.
- Тубиб заговорил?
- В известном смысле, да...
Намного более глазами, чем словами. Но они оба прекрасно разобрались во всем, и Мегрэ улыбнулся при воспоминании о некоем сообщничестве, на мгновение установившемся между ними под мостом Мари.
Ноланд, 4.V.1962 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36