Шабо, скрепя сердце, спросил вполголоса:
- Зайдете?
Мегрэ отказался.
- Не стоит будить твою матушку.
- Она не спит. Никогда не ложится, пока я не вернусь домой.
- Увидимся завтра утром.
- Здесь?
- Я загляну во Дворец правосудия.
- Прежде чем лечь, я ещё должен кое-кому позвонить. Вдруг что новое обнаружили?
- Доброй ночи, Шабо.
- И вам тоже, Мегрэ и Ален, всего хорошего.
Они пожали друг другу руки. Скрип в замочной скважине, и спустя мгновение дверь захлопнулась.
- Можно я провожу вас до гостиницы?
На улице - ни души, только они вдвоем. У Мегрэ молнией мелькнуло видение: доктор выхватывает из кармана нечто вроде обрезка свинцовой трубы или разводного ключа и обрушивает его на голову комиссара.
- Охотно пройдусь с вами.
Некоторое время они шли молча. Ален никак не решался заговорить. А преодолев робость, начал с вопроса:
- И что вы об этом думаете?
- О чем?
- О моем отце?
Что мог бы ответить ему Мегрэ? Для него представлял интерес сам факт постановки доктором этого вопроса и то, что тот навязался им в попутчики исключительно ради того, чтобы задать его.
- Не думаю, что ему счастливо живется, - все же в полголоса заметил комиссар, впрочем, без особой в том убежденности.
- Неужели есть люди, довольные своим существованием?
- Бывает, хотя бы на какое-то время. А вы что, горе мыкаете, месье Верну?
- Я не в счет.
- Однако и вы стараетесь взять от жизни свою толику радостей.
Выпуклые глаза уставились на комиссара.
- Что вы хотите этим сказать?
- Ничего. Могу сформулировать иначе, если вам так хочется: абсолютно несчастных людей нет. Всякий так и норовит за что-нибудь да уцепиться и создать для себя какую-нибудь разновидность благоденствия.
- Вы осознаете, что это значит?
И добавил, не дождавшись ответа:
- Знаете ли вы, что именно в результате такого вот рода поисков, так сказать, компенсации неблагополучия, попыток несмотря ни на что все же поймать за хвост птицу счастья, и рождаются всевозможные мании и зачастую возникает неуравновешенность психического состояния? Посетители кафе "У почты", потягивающие сейчас вино и играющие в карты, пытаются убедить самих себя в том, что находят в этом удовольствие.
- А вы?
- Не понимаю, о чем вы?
- Разве вы не ищете для себя аналогичных возмещений или, как вы говорите, "компенсаций"?
На этот раз Ален забеспокоился, заподозрил, что Мегрэ знает больше, чем говорит, и застыл в нерешительности: стоит ли ему и дальше углублять разговор.
- Решитесь ли вы, к примеру, отправиться сегодня вечером в район казарм?
Комиссар спросил это скорее из жалости, дабы избавить Алена от его сомнений.
- Вы в курсе?
- Да.
- С ней говорили?
- Долго.
- И что она вам рассказала?
- Все.
- Я неправ?
- Не мне вас судить. Ведь вы сами заговорили об инстинктивном стремлении людей чем-то заменить неудовлетворенность бытием. А как насчет компенсаций у вашего отца?
Они понизили голоса, благо уже подошли к открытой двери отеля, в холле которого горела лишь одна зажженная лампа.
- Почему притихли?
- Потому, что не знаю ответа на этот вопрос.
- Не заводит ли он интрижки на стороне?
- В Фонтенэ точно нет. Слишком он всем известен, и его похождения сразу бы выплыли наружу.
- А вы? О вашем романе знают?
- Нет. Со мной дело обстоит иначе. Не исключено, что во время поездок в Париж или Бордо отец позволяет себе поразвлечься.
Он прошептал для самого себя:
- Бедный отец!
Мегрэ удивленно взглянул на него.
- Вы его любите?
Ален стыдливо признался:
- Во всяком случае мне его жалко.
- И так было всегда?
- Еще хуже. Сейчас мать и тетка слегка успокоились.
- В чем они его упрекают?
- В том, что он простолюдин, сын скототорговца, пьянствовавшего в деревенских кабаках. Курсоны так и не смогли простить ему, что стали в нем нуждаться, понимаете? А во времена старого Курсона ситуация была ещё тяжелее, ибо был более несносным и грубым, чем его дочери и сын Робер. И до самой кончины отца все Курсоны будут относиться к нему оскорбительно за то, что живут исключительно его щедротами.
- А как обращаются с вами?
- Как с Верну. И моя жена, дочь виконта де Кадёй, выступает с ними в союзе.
- Сегодня вечером вы намеревались мне сообщить именно об этом?
- Не знаю.
- Может, хотели поговорить об отце?
- Мне желательно было узнать ваше мнение о нем.
- А не были ли главным образом озабочены тем, чтобы выяснить, не разузнал ли я о существовании Луизы Сабати?
- Кстати, а как вы вышли на нее?
- Через анонимку.
- Следователь знает? А полиция?
- Их это не колышет.
- Но они займутся этим?
- Нет, если достаточно быстро выявят убийцу. Письмо-наводка у меня в кармане. О встрече с Луизой я Шабо не сообщал.
- Почему?
- Ибо не считаю, что на нынешнем этапе расследования эти факты представляют интерес.
- Она тут не при чем.
- Послушайте, месье Верну...
- Да.
- Сколько вам лет?
- Тридцать шесть.
- Когда закончили учебу?
- В двадцать пять я ушел с медицинского факультета, после чего проработал ещё пару годков интерном в больнице Святой Анны.
- Вы никогда не пытались жить самостоятельно?
Вопрос комиссара его заметно обескуражил.
- Не хотите отвечать?
- Нечего сказать. Вы все равно не поймете.
- Не хватает духа?
- Так и знал, что вы расцените это подобным образом.
- Ну не вернулись же вы в Фонтенэ-ле-Конт ради защиты отца?
- Видите ли, все проще и одновременно сложнее. Просто однажды я приехал сюда на несколько недель, чтобы отдохнуть.
- И застряли?
- Да.
- Слабоволие?
- Если хотите. Хотя было бы неточно объяснить происшедшее только этим.
- У вас сложилось впечатление, что поступить иначе было невозможно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44