Не потому ли они их оставили, что тоже почувствовали в нерешительности Шаламона нечто необычное и даже паническое? По всей вероятности, все это время у дворца вспышки магния одна за другой вырывали из темноты сетку дождя и бледное, встревоженное лицо Шаламона.
- Пока что я не могу вам ответить...
- Вы предполагаете встретиться с кем-нибудь сегодня вечером?
- Господа...
Он почти умолял, пытаясь вырваться из толпы осаждавших его журналистов, которые не пропускали его к автомобилю.
В эту минуту чей-то резкий, визгливый голос, похожий на мальчишеский, по которому Премьер-министр сразу узнал одного старого известного репортера, прокричал:
- Вы, может быть, собираетесь провести ночь в дороге?
В репродукторе послышалось невнятное бормотание.
- Господа, я больше ничего не могу вам сказать. Извините...
Снова пауза... Стук захлопнувшейся дверцы, шум мотора, скрип гравия под колесами автомобиля и, наконец, тишина.
Затем снова голос Бертрана Пикона, уже из студии радиовещания, продолжал более размеренно:
- Мы только что передавали интервью господина Филиппа Шаламона, записанное на пленку в тот момент, когда он выходил из Елисейского дворца. Отказавшись что-либо добавить к сделанному им заявлению, депутат из Шестнадцатого округа вернулся в свою квартиру на бульваре Сюше. Группа журналистов, несмотря на непогоду, дежурит у его дверей. Завтра мы узнаем, можно ли надеяться на то, что Франция в скором времени выйдет из тупика, в котором находится больше недели, и будет ли у нас правительство...
Говорит "Париж-интер"... Радиопередача последних известий окончена...
Послышались звуки музыки. За стеной дома открылась дверца "роллс-ройса", и раздался тихий стук в окно. За стеклом возникло расплывчатое молочно-белое пятно - лицо Эмиля. Премьер-министр жестом велел ему выключить радио. Шум бури послышался яснее.
Озаренное мягким светом керосиновой лампы, лицо старика казалось осунувшимся. Он сидел в такой торжественно-неподвижной позе, что Эмиль нахмурил брови, когда, продрогший от сырого воздуха, вошел немного позже к нему в кабинет.
Глаза Премьер-министра были закрыты. Эмиль кашлянул, стоя у входа в туннель.
- В чем дело?
- Я пришел спросить, оставлять ли машину во дворе до последней радиопередачи?
- Можешь отвести ее в гараж.
- Вы уверены, что не захотите послушать...
- Вполне. Миллеран за столом?
- Да, она, ужинает.
- А Габриэла и Мари?
- Тоже, господин Премьер-министр.
- Ты поел?
- Нет еще.
- Ступай ужинать.
- Спасибо, господин Премьер-министр. Когда шофер направился к выходу, он опять позвал его:
- Кто дежурит сегодня ночью?
- Жюстен, господин Премьер-министр.
Не имело никакого смысла предлагать инспектору Жюстену Эльвару, маленькому меланхоличному толстяку, идти спать или хотя бы укрыться от дождя; он получал распоряжения на улице Соссэ и там же отчитывался в своих действиях. В лучшем случае дежурные агенты изредка соглашались заглянуть на кухню по приглашению Габриэлы, и она, смотря по погоде, угощала их стаканом сидра или рюмкой кальвадоса, а иногда и куском горячего пирога, только что вынутого из печи.
Эмиль не уходил, ожидая дальнейших распоряжений. Ему пришлось долго ждать, прежде чем Премьер-министр произнес неуверенным тоном:
- Возможно, сегодня ночью у нас будет гость...
- Вы желаете, чтобы я не ложился?..
Шофер почувствовал, что хозяин неизвестно отчего внимательно наблюдает за ним. Глаза Премьер-министра, теперь открытые, изучали его лицо с необычайной настойчивостью.
- Еще не знаю...
- Я готов подежурить... Вы же знаете, мне это вовсе нетрудно...
Премьер-министр отпустил его наконец, повторив не без раздражения:
- Ступай ужинать...
- Хорошо, господин Премьер-министр.
На этот раз Эмиль ушел и минутой позже беззаботно уселся за кухонный стол.
Может быть, у того журналиста с визгливым голосом, который задал вопрос Шаламону- Премьер-министр вспомнил, что его фамилия Со-лас,-есть какие-то сведения, которых у него нет? Или Солас задал этот вопрос просто на всякий случай, основываясь на опыте, приобретенном за тридцать лет работы в кулуарах палаты депутатов и приемных министерств? Прошло двенадцать лет с тех пор, как два государственных деятеля изредка мельком видели друг друга. Незадолго до того, как Премьер-министр покинул Париж, им случалось присутствовать на заседаниях в Бурбонском дворце, но один из них сидел на правительственной скамье, а другой среди депутатов своей группы, и оба избегали друг друга.
Всем было известно, что они в ссоре-некоторые газеты писали даже, что они ненавидят друг друга,-но относительно происхождения этой вражды мнения расходились.
Объяснение, которое казалось наиболее вероятным молодым членам парламента, принадлежавшим к новому поколению, заключалось в том, что Премьер-министр якобы приписывал своему бывшему сотруднику главную роль в махинациях, преградивших ему путь в Елисейский дворец.
Но сторонники этой версии явно преувеличивали влияние Шаламона, и, кроме того, они не знали, что если бы Шаламон осмелился хоть в чем-то противостоять Премьер-министру, то, по определенным причинам, это было бы равносильно политическому самоубийству.
Премьер-министр предпочитал не останавливаться на этой странице своей жизни. Но его отношение к Шаламону объяснялось совсем другими причинами, нежели те, которые предполагались.
В тот давнишний период он был в зените своей славы. Ему только что удалось с помощью энергичных и крутых мер спасти от катастрофы страну, находившуюся на краю пропасти. Во всех городах Франции его фотографии, увенчанные трехцветной кокардой или обвитые трехцветными лентами, красовались в витринах магазинов, а дружественные страны устраивали в его честь триумфальные приёмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42