Потерпевший был молод. На вид еле двадцать, одет в замшевую куртку, волосы на затылке довольно длинные. Он лежал ничком, куртка со спины пропиталась кровью.
— В полицию сообщили?
— Пусть пришлют «скорую», — вмешался Пардон, опустившийся на корточки рядом с раненым.
Это означало, что неизвестный еще жив, и Мегрэ направился в сторону освещенной витрины кафе. В ее слабом свете прочел название «У Жюля». Толкнул застекленную дверь с кремовой занавеской и попал в атмосферу настолько безмятежную, что она казалась нереальной и напоминала жанровую картину. Перед ним был старомодный бар с опилками на полу; в воздухе сильно пахло спиртным. Четверо мужчин в летах, трое из которых отличались дородностью и красным цветом лица, играли в карты.
— Можно позвонить?
Клиенты, замерев, наблюдали, как он подошел к телефону, висевшему на стене возле оцинкованной стойки с рядами бутылок.
— Алло! Комиссариат одиннадцатого округа? Комиссариат в двух шагах отсюда — на площади Леона Блюма, бывшей Вольтера.
— Алло? Говорит Мегрэ. На улице Попенкур раненый… Около улицы Шмен-Вер… Нужна «скорая»…
Четверо мужчин оживились, как оживились бы персонажи картины. Карты они по-прежнему держали в руках.
— В чем дело? — спросил мужчина без пиджака, по-видимому хозяин. — Кто ранен?
— Молодой человек.
Мегрэ положил на стойку мелочь и направился к двери.
— Высокий и тощий, в замшевой куртке?
— Да.
— С четверть часа назад он был здесь.
— Один?
— Да.
— Выглядел взволнованным?
Хозяин, по всей видимости этот самый Жюль, окинул остальных вопросительным взглядом.
— Нет… В общем, нет.
— Долго здесь пробыл?
— Минут двадцать.
Выйдя на улицу, Мегрэ увидел, что около раненого остановился велопатруль — двое полицейских в промокших накидках.
— Ничего не могу сделать, — поднялся с корточек Пардон. — Его несколько раз пырнули ножом. Сердце не задето. На первый взгляд, ни одна артерия не перерезана, иначе было бы больше крови.
— В сознание придет?
— Не знаю. Боюсь его трогать. Когда он будет в больнице…
Две машины — полицейская и «скорая помощь» — прибыли почти одновременно. Картежники, боясь промокнуть, стояли на пороге кафе и издали наблюдали за происходящим. Подошел только хозяин, прикрыл голову и плечи мешком. Он сразу же узнал куртку.
— Это он…
— Он вам ничего не говорил?
— Нет, только заказал коньяк.
Пардон инструктировал санитаров, которые вытаскивали носилки.
— А это что такое? — спросил один из полицейских, указывая на черный предмет, похожий на фотоаппарат.
Раненый носил его на ремешке через плечо. Это был не фотоаппарат, а кассетный магнитофон. Его мочил дождь, и, когда человека стали укладывать на носилки, Мегрэ воспользовался случаем и расстегнул ремешок.
— В больницу Сент-Антуан.
Пардон вместе с одним из санитаров залез в машину, другой сел за руль.
— Вы кто? — спросил он у Мегрэ.
— Полицейский.
— Садитесь тогда рядом со мной.
На улицах было пустынно; не прошло и пяти минут, как «скорая», за которой ехала полицейская машина, остановилась перед больницей Сент-Антуан. Здесь тоже Мегрэ вспомнил многое: белый плафон перед входом в приемный покой, длинный, плохо освещенный коридор, где несколько посетителей покорно и молча сидели на скамейках, вздрагивая всякий раз, когда открывалась дверь и из нее выходил кто-нибудь в белом.
— Имя и адрес знаете? — осведомилась немолодая женщина, сидевшая в стеклянной кабинке с окошечком.
— Пока нет.
Из коридора вышел практикант-медик, вызванный звонком, и с сожалением погасил сигарету. Пардон представился.
— Вы ничего не делали?
Раненого уложили на каталку и повезли к лифту; Пардон, шедший следом, издали сделал Мегрэ неопределенный знак, как бы желая сказать: «Скоро вернусь».
— Вам что-нибудь известно, господин комиссар?
— Не больше, чем вам. Я обедал у приятеля-врача, который живет в этом квартале, когда к нему пришли и сказали, что на улице Попенкур лежит раненый.
Полицейский делал заметки в блокноте. В неуютном молчании прошло минут десять, потом в коридоре появился Пардон. Это был дурной знак. Лицо у доктора было озабоченное.
— Умер?
— Прежде чем успели раздеть. Кровоизлияние в плевральную полость. Я заподозрил это, как только услышал его дыхание.
— Ножевые ранения?
— Да, несколько. Довольно тонким лезвием. Сейчас вам принесут содержимое его карманов. Его, вероятно, отвезут в Институт судебно-медицинской экспертизы?
Этот Париж был хорошо знаком Мегрэ. Комиссар прожил в нем много лет, но до конца так к нему и не привык. Что он тут делает? Ножевое ранение, несколько ножевых ранений — это его не касается. Такое случается каждую ночь, а утром сводится к нескольким строчкам в ежедневной сводке происшествий. Однако этим вечером он по воле случая оказался на первом плане и внезапно почувствовал, что происшедшее ему небезразлично. Итальянец, который готовил лапшу, не успел рассказать, что он видел. Кажется, они с женой возвращались домой. Жили они на антресолях над лавкой.
К их маленькой группе подошла медсестра с корзиной в руке.
— Кто ведет следствие?
Полицейские в штатском посмотрели на Мегрэ, и сестра обратилась к нему:
— Вот все, что нашли у него в карманах. Вам следует написать расписку.
Небольшой бумажник, из тех, что суют в задний карман, шариковая ручка, трубка, кисет с очень светлым голландским табаком, мелочь и две магнитофонные кассеты. В бумажнике лежали удостоверение личности и водительские права на имя Антуана Батийля, 21 года, проживающего на набережной Анжу, в Париже. Это на острове Сен-Луи, недалеко от моста Мари.
1 2 3 4 5 6