Он опять один в квартире, свет горит только в спальне, и, как пятнадцать лет назад, у Дейва и в мыслях нет, что можно прилечь, закурить; он сидит и сидит в кресле, глядя в пустоту.
По закону, водительские права Бена недействительны, во всяком случае; в штате Нью-Йорк: здесь их выдают с восемнадцати лет. Интересно, ведь два месяца назад, в марте, Бен ездил в один городишко в Коннектикуте, за триста миль от Эвертона, и сдал там экзамен на права. Отцу он об этом сказал не сразу, сообщил только, что ездил за компанию с приятелем: у того своя машина. И лишь неделю спустя, как-то вечером, когда они были дома вдвоем, сын вытащил из: кармана бумажник, откуда вынул какую-то бумажку.
— Что там у тебя?— полюбопытствовал Дейв. — Погляди.
— Права? Но ты, надеюсь, понимаешь, что не можешь садиться за руль в штате Нью-Йорк?
— Понимаю.
— Тогда зачем?..
— Низачем. Просто сдал экзамен, для собственного удовольствия.
До чего же он гордился этим клочком: бумаги, на котором была поставлена его фамилия! Каким взрослым казался сам себе! .
— На все вопросы ответил?
— Запросто. Вызубрил руководство.
— А ты сказал, где живешь?
— Сказал — в Уотербери. Они документов не спрашивают. Я одолжил у дяди моего приятеля машину с коннектикутским номером.
Бен научился водить года два назад, если не раньше, а с машиной возился уже давно. Лет в десять мог загнать ее в гараж и вывести оттуда, потом во дворе стал упражняться в вождении.
Дейв, улыбаясь, вернул сыну права.
— Смотри, не вздумай ими воспользоваться!
По словам Изабеллы Хоукине выходило, что он уже тогда каждый вечер бегал на свидания к Лилиан. Заходил к ее родителям — он же был приятелем Стива, ел вместе со всеми сандвичи, наливал себе молока, потом мыл стакан — словом, вел себя как член семьи, . . Но труднее всего представить себе, что Бен, который никогда и ничего не делал по дому, не умел ни постель убрать как следует, ни ботинки почистить — этот самый Бен хватается за молоток и чинит ставень у миссис Хоукине.
Внезапно Дейв понял, что ревнует. Только что, когда, он слушал Изабеллу, кровь внезапно бросилась ему в лицо — это был самый настоящий приступ ревности.
Сам он ни разу не заходил к Хоукинсам. Проезжая мимо, видел их ветхий деревянный дом, с облупившейся краской, окруженный грудами хлама; около веранды вечно копошились дети и щенята. Эта мелюзга выкатывалась на дорогу совершенно неожиданно, и, чтобы не задавить кого-нибудь, Дейв всегда предусмотрительно сигналил.
Медно-рыжие близнецы гоняли по тротуарам на велосипедах, не прикасаясь к рулю, и вопили, словно индейские воины.
И вот два, если не три месяца Бен ежедневно виделся с этими людьми и, наверно, начал считать себя чуть не членом их семьи.
Перед отцом он ничем себя не выдал. Ни разу не обнаружил желания поговорить по душам. Он и малышом не любил излияний. Дейв помнит, как в первый раз отвел его, четырехлетнего, в детский сад. Малыш не заплакал, только бросил на уходившего отца долгий, укоризненный взгляд. Придя за сыном, Дейв с тревогой спросил:
— Ну как тебе тут?.......
Мальчик ответил невозмутимо, без улыбки: — Хорошо. — Воспитательница добрая?
— Я думаю, добрая.
— А дети?
— Тоже.
— Что вы делали? — Играли.
— И все? — Ага.
Шли месяцы. Дейв изо дня в день задавал те же вопросы, мальчик отвечал всегда одинаково. — Тебе нравится в школе?
— Да.
— Там веселее, чем дома?
— Не знаю.
Много времени спустя, расспрашивая и сопоставляя ответы, Дейв обнаружил, что в школе над Беном измывается одноклассник, который гораздо выше и сильнее.
— Он тебя бьет?
— Бывает.
— Чем бьет?
— Кулаками, чем попало, а то просто толкает в грязь.
— А ты не защищаешься?
— Когда буду таким же большим, как он, я его побью.
— Учительница позволяет ему тебя обижать?
— Она не знает.
В те годы ом был коротконогий, голова казалась несоразмерно большой; отец часто замечал, как он, воображая, что его никто не видит, что-то яростно бормочет себе под нос.
— Что ты говоришь, Бен?
— Ничего.
— С кем это ты разговариваешь? — Сам с собой.
— И что же ты сам себе рассказываешь?
— Всякие истории.
Что за истории — Бен не объяснял. Он бдительно охранял своп тайны. Долгое время Дейва мучил вопрос: что он скажет сыну, когда тот спросит о матери? Необъяснимое суеверие мешало ему говорить, что она умерла. А как объяснишь ребенку, что мать бросила его, и он никогда ее не увидит?
Но Бен ни разу об этом и не спросил. Ему шел седьмой год, когда они наконец расстались с Уотербери. Неужели ребята в школе, знавшие все из разговоров родителей, открыли Бену правду?
Возможно, так и произошло, но по его поведению ничего нельзя было понять. Бен не казался ни угрюмым, ни замкнутым; как у всех детей, у него случались вспышки бурного веселья.
— Тебе хорошо живется, Бен?— часто спрашивал отец, стараясь придать голосу побольше, беспечности.
— Хорошо.
— Вправду?
— Вправду.
— Ты бы не поменялся ни с каким другим мальчиком?
— Нет.
Только так, кружным путем, Дейв надеялся что-нибудь узнать. Как-то, гуляя с тринадцатилетним Дсйвом за городом, он решился:
— Бен, ты знаешь, что я твой друг? — Знаю.
— Мне хочется, чтобы ты относился ко мне, как к другу, и не боялся говорить со мной о чем угодно.
Гэллоуэй осекся: он увидел, что мальчик тяготится разговором. Бен всегда стеснялся давать волю чувствам.
— Если тебе когда-нибудь захочется о чем-нибудь меня спросить — спрашивай;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39