Хотелось бы только
знать, куда подевались мои предшественники по воскрешению, а также те
тысячи и миллионы счастливчиков, что умерли на всей Земле после моей
смерти? Я знал, что ответ на этот вопрос я найду на шоссе за холмом. Но
сначала у меня было какое-то дело на самом холме.
Я решительно шагнул вперед и едва не упал, споткнувшись обо что-то
твердое и тяжелое. Это была мраморная надгробная плита, засыпанная землей.
Моя плита. Я опустился перед ней на колени и рукавом стер налипшую грязь.
На месте надписи были неровные, полустершиеся выбоины. Я провел пальцем по
одной из них, затем по второй и по третьей - они были совершенно
одинаковы, надпись сложилась в число: 6... 6... 6... 666. Почему-то я
почувствовал тошноту, словно узнал что-то страшное про себя, хотя и не
понимал, что именно. Торопливо очистив плиту от глины, я дрожащими
пальцами принялся ощупывать ее дальше. Только сейчас я сообразил, что не
помню почти ничего: ни того, кто я, ни того, когда я умер, ни того, какой
сейчас год. Этот могильный мрамор был единственным источником информации
для меня. Но то ли от волнения, то ли из-за плохой сохранности самой
плиты, я никак не мог распознать выбитых на ней слов. Только изредка мне
удавалось нащупать что-нибудь знакомое: буквы Н... И... опять Н... и снова
Н... а затем О. Остальные знаки, даже те, что сохранились лучше других,
были мне неизвестны. Я водил по ним пальцами так долго (как слепой по
страницам книги с рельефным шрифтом Брайля), что они отпечатались в моем
мозгу не менее глубоко, чем в камне, и, закрывая глаза, я начинал видеть
под веками плавающие в черноте огненные иероглифы, таинственные и грозные
в своей таинственности, как друидические руны или каббалистические
символы. Отчаявшись расшифровать их, я принялся поспешно закидывать плиту
землей. Словно пытаясь скрыть следы преступления. Хотя опять не понимал,
почему делаю это и о каком преступлении может идти речь. Неужели в той
жизни я совершил что-то ужасное? Какой-то смертный грех? Но какой именно?
- я не знал.
Покончив с этой грязной работой, я снова взглянул на кладбищенский
холм - и сразу вспомнил все, что было с ним связано. Брат. Там лежал мой
старший брат. Он умер много лет назад - больше, чем тот временной
промежуток, что отделял мое рождение от его. И теперь он вместе со всеми
ожидал своей очереди, чтобы воскреснуть. Забавная мысль заставила меня
усмехнуться: кто теперь будет считаться старшим из нас: тот, кто раньше
родился, или тот, кто дольше прожил? Размышляя над этим, я направился по
широкой тропинке к холму.
Когда я проходил мимо соседней могилы, она зашевелилась... земля
вспучилась, словно бы изнутри ее распирала какая-то сила... сухие комья
глины с шумом посыпались в разные стороны, образуя яму и обнажая
прогнившую крышку гроба. Затем крышка вылетела из могилы и, ударившись
углом о землю, раскололась на части. Лежавший в гробу человек поднялся и
стал выбираться наружу. Это был старик лет семидесяти, в синем пиджаке и
черных брюках, движения у него были механические, а глаза мутные, как
бельма.
Кто не любил в детстве сажать в песчаную ямку жучка и наблюдать, как
он пытается выкарабкаться наверх по осыпающимся песчинкам, а когда ему это
удавалось, щепочкой сбрасывал его обратно?.. Эта жестокая забава, которая
в детстве кажется смешной - и не больше, припомнилась мне теперь при виде
неуклюжих попыток старика выбраться из могилы. Действовал он настойчиво,
но тщетно. Когда же, наконец, его старания увенчались успехом, он не
проявил по этому поводу никакой радости. Проходя мимо меня, он был не
менее спокоен, чем во время смерти. Ни намека на одышку, дыхание его
оставалось ровным - и смрадным. Не замечая ничего вокруг, он, как слепой,
двинулся нетвердой походкой в сторону шоссе за сосняком. Еще некоторое
время я различал его покачивающуюся фигуру среди надгробий и крестов, а
затем он окончательно скрылся из виду.
В его движениях было мало человеческого и совсем ничего осмысленного.
Движения эти были подобны горстке муравьев, которые тащат в муравейник
дохлую стрекозу - они дергают ее в разные стороны и при этом натыкаются на
все препятствия, на какие только можно наткнуться. Но что вело старика
именно к шоссе? Было ли это внутреннее побуждение или приказ извне? Старик
двигался, как инфузория-туфелька, на которую упал лучик света или которой
коснулась крупица соли калия. Им управлял не инстинкт, и то был даже не
безусловный рефлекс, а нечто еще более простое и непосредственное, как
реакция амебы на химическое раздражение... Вот так и все они, подумал я,
мрачно оглядывая пустые могилы: восстали и пошли на восток, по ходу туч,
повинуясь зову... Голос! Они слышат Голос. Они идут на Голос, недоступный
для моего восприятия. Голос теперь для них единственная реальность,
поглотившая их без остатка, - оттого и движутся они, как зомби, что этот
внешний, материальный мир для них уже не существует, как для Бессмертных у
Борхеса... Их взгляды направлены внутрь. А вот мне даже краешком глаза не
дано заглянуть в их новый сияющий мир, ибо между нами стоит ЧИСЛО...
Я поднялся на холм и побрел вдоль покосившихся оградок, отыскивая
могилу брата. Я нашел ее скорее по наитию, чем по каким-то приметам:
надгробная плита вросла глубоко в землю, могилка была запущена и не
ухожена. При ее сиротливом виде у меня защемило сердце: должно быть, после
моей смерти за ней никто больше не приглядывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9