Там он назывался «Унтер ден Линден». Мелодраматические истории о жителях одной улицы. Вечная тема. Наш фильм должен был называться конечно же «Бульвар», и, кстати, действие тоже происходило под липами, растущими в числе прочих деревьев на Покровском бульваре.
Я тщательно выписал образы всех наших друзей, добавил десяток новых из головы, набросал несколько сюжетных схем, сформулировал концепцию. И уже к ноябрю мой проект был утвержден на НТВ. Запустили подготовительный период, с тем чтобы под Новый год начать съемки, а в марте планировался первый эфир. Работа меня по-настоящему увлекла, как в творческом, так и в коммерческом плане, ведь финансирование в значительной степени шло из моего кармана. Так что через год-другой я всерьез рассчитывал на прибыль, а если удастся продать сериал за границу — то и на очень серьезную прибыль.
Я совершенно перестал думать о конце света. Мне надоело отслеживать этапы заката цивилизации. Мне надоела большая политика и шпионские страсти. Я даже не хотел звонить Шактивенанде. Зачем? Я и так помнил почти дословно: когда наступит конец света, никто, ни один человек на планете не заметит этого.
Я только почему-то знал наверняка, что я — именно я! — обязательно замечу. Но, признаюсь вам честно: вот уж о чем не мечталось никогда, так это принимать удар на себя. Роль мессии с самого детства не казалась мне привлекательной. Роль творца — да, но не мессии.
А меж тем приближение Нового года давило на психику с неуклонно возрастающей силой.
Ну и черт с ним! Я думал о сериале и только о сериале.
Могучая машина большого кино была запущена на всю катушку, и я догадывался, что съемки начнутся теперь даже без всякого моего участия. Я мог вообще не присутствовать там, хватило бы и дежурных сценаристов, тем более что ребята подобрались профессиональные и понимали своего хэдлайнера, то есть меня, с полуслова.
Где-то примерно в ноябре или в начале декабря я вдруг понял, что просто должен уйти в сторону. Тогда и роман закончу, и мир спасу, а если и не спасу, так хоть избавлю себя от почетной обязанности вкалачивания в гроб последнего гвоздя.
Чем ближе был торжественный момент начала светопреставления, тем опаснее становилось лично для меня заниматься чем бы то ни было активно. Я безошибочно чувствовал это своим теперь уже сверхчеловеческим чутьем. (Клянусь вам, когда пьешь целый год не просыхая, чутье становится именно сверхчеловеческим).
И я нашел выход. Я решил встретить пресловутое время «Ч» полностью в бессознательном состоянии. Еще недели за две до праздников я снова начал пить, планомерно наращивая дозы, с тем чтобы в «точке ноль» на вселенской оси достигнуть того блаженного состояния, в котором само понятие времени растворяется и превращается в полнейшую бессмыслицу. Я так и сделал.
Вот только было одно маленькое «но»….
Числа двадцатого декабря я понял, что дозрел до создания финала. Мысли какие-то забрезжили, из унавоженных алкоголем мозгов, ветвистыми ростками полезли целые фразы, еще плохо связанные друг с другом, но уже вполне симпатичные. Для полного счастья потребовалось не пить три дня, в течение которых я внимательно перечитал вторую часть своей книги.
Что ж, прочтите, пожалуй, и вы ее.

Часть вторая. ЗАГОВОР ПОСВЯЩЕННЫХ
Незаконченный роман Михаила Разгонова

Не время спорить о природе огня для тех, кто действительно находится в горящем пламени, но время спасаться из него.
Будда устами ученика своего Ананды
(«Маджджхима никая», I век до н. э.)

Глава первая. НАЧАЛО ОТПУСКА

Симон Грай зажмурился, стиснул зубы и резко опрокинул на себя пластиковый ушат с ледяной водицей. Кто-то рассказал ему, что для здоровья так полезней, чем залезать под тривиальный душ, и он уже месяц проделывал это ежеутренне. Что удивительно — каждый раз было словно впервые: и страх, и удовольствие. Всякий знает, как нелегко заставить себя встать под холодные струи, например с жуткого недосыпа или похмелья: тело вздрагивает от первых же капель, ноги сами собой шагают назад, а отступать-то некуда, и трясущиеся пальцы уже непроизвольно крутят вентиль горячей воды: потеплее, только бы потеплее… «Метод ушата» выручал и в такой ситуации — секундное напряжение, и ты опять как новенький. И настроение праздничное. Как вчера.
А вчера погуляли хорошо. Его уход в отпуск совпал с кануном Дня Империи, и все офицеры отдела от души нагрузились, начав патриотично с «Русской рулетки», а заканчивая басурманскими лонгдринками: «Бифитер» с тоником, «Джонни Уокер» с содовой, «Бакарди» с колой… Так что сегодня голова трещала не только у Симона. Да кто ж теперь этого боится? Некоторые, говорят, специально перебирают, чтобы наутро, глотая таблетки хэда, ловить вторую серию кайфа — медленно смаковать уходящую боль. Симон такой слабостью не страдал, но понять людей мог. Теперь он уже задумывался о здоровье, а по молодости лет, когда чудодейственных таблеток еще не изобрели, сам любил иной раз надраться до поросячьего визга именно для того, чтобы утром было плохо и оставалась возможность «поиграть в алкоголика» — хлопнуть подряд пару рюмок доброго коньяка, расслабиться и вдумчиво прочувствовать, как отступают перед волшебным напитком озноб, тошнота, тяжесть в голове. Потом, конечно, все возвращалось, пусть в разбавленном, но ведь и в омерзительно растянутом по времени виде — коньяк не был лекарством, если, конечно, ты не уходил в запой. Но это уже о другом.
А вот хэд, хэдейкин, побеждал боль сразу и навсегда, причем любую головную боль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139