—Я рада-радешенька, что она ушла, — сказала одна из них, помоложе. — Мне не страшнее было бы обряжать покойника, если бы перед нами — упаси боже! — встал сам искуситель, чем когда среди нас эта Элспет. Да, да, много, слишком много она в свое время якшалась с врагом рода человеческого!
—Несмышленая ты, — возразила другая, та, что так упорно продолжала перебранку с Элспет, — неужели ты воображаешь, будто на земле или под землей есть враг более лютый, нежели гордыня и ярость оскорбленной женщины, такой, как вон та жаждущая крови ведьма? Знай: кровь для нее с юных лет была так же привычна, как роса — для горной ромашки. Многие и многие храбрецы по ее вине испустили дух в наказание за пустячные обиды, ей и ее близким нанесенные. Но сейчас ей уж не удастся буйствовать: ведь ее волчонок совершил убийство и, стало быть, умрет той смертью, какая убийцам положена.
Такие речи вели женщины, оставшиеся на ночь у тела Аллена Брейка Камерона, а злосчастная виновница его смерти тем временем шла своим одиноким путем среди скал и гор. Пока ее еще могли видеть из хижины, она делала над собой огромное усилие, чтобы ни убыстрением шага, ни каким-либо жестом не выдать себя и не доставить врагам своим злобной радости измерить, сколь глубоко она взволнована, более того — в каком она отчаянии. Поэтому Элспет шла неторопливо, держась очень прямо; казалось, она стойко переносила то горе, которое уже ее постигло, — и одновременно бросает вызов тому, которому еще предстоит обрушиться на ее голову. Но когда она исчезла из поля зрения тех, кто остался в хижине, ей уже невмоготу стало сдерживать свое волнение и тревогу. Порывистым движением запахнув плащ, она остановилась у первого попавшегося на пути пригорка, поднялась на него, простерла руки к ярко светившей луне, словно призывая небо и землю к ответу за свои несчастья, и принялась истошно вопить, словно орлица, из гнезда которой похитили единственного птенца. Излив свое горе в этих нечленораздельных криках, она сбежала с пригорка и быстрым, неровным шагом пошла дальше, тщетно надеясь нагнать солдат, конвоировавших ее арестованного сына в Дамбартон. Но ее поистине нечеловеческие силы в этом испытании ей изменили: несмотря на неимоверное напряжение, выполнить свой замысел она не смогла.
И все же она продолжала идти так быстро, как только могла при крайнем своем изнурении. Когда голод становился нестерпим, она входила в первый попавшийся домик и говорила: «Дайте мне поесть, я вдова Мак-Тевиша Мхора, я мать Хэмиша Мак-Тевиша
Бина, дайте мне поесть, чтобы я могла еще раз увидеть моего светловолосого сына». Ей нигде не отказывали, хотя иногда в сердцах людей, дававших ей пищу, жалость вступала в борьбу с омерзением, а кое у кого к этому примешивался и страх. Никто еще не знал в точности, в какой мере она причастна к смерти Аллена Брейка Камерона, которая, по всем признакам, должна была повлечь за собой гибель ее собственного сына; но поскольку ее необузданный нрав и ее прежняя жизнь широко были известны, никто не сомневался, что тем или иным образом причиной катастрофы была она; и люди считали, что, совершая это злодейство, Хэмиш Бин был скорее орудием, нежели сообщником своей матери.
Таково было общее мнение жителей окрестных мест, но несчастному Хэмишу от этого было не легче. Его командиру, Зеленому Колину, отлично знавшему нравы и обычаи своей родины, нетрудно было выпытать у Хэмиша все подробности мнимого его дезертирства и связанной с этим смерти сержанта Камерона, Он проникся глубочайшим состраданием к юноше, ставшему жертвой безрассудной, роковой материнской любви. Но он не мог привести никаких смягчающих вину обстоятельств, дабы отвести от несчастного пленника ту тяжкую кару, которую военная дисциплина и военный суд определяли за содеянное им преступление.
Следствие и заседание суда заняли совсем немного времени, и столь же краток был срок, назначенный для приведения приговора в исполнение. Незадолго до того генерал решил примерно наказать первого дезертира, который окажется в его власти, а тут ему попался солдат, применивший, чтобы не быть арестованным, грубую силу и в схватке убивший сержанта, посланного его задержать. Более подходящий случай не мог представиться, и суд вынес Хэмишу смертный приговор. Своим вмешательством в его пользу капитану удалось добиться лишь одного: дать Хэмишу умереть смертью солдата, в то время как вначале предполагалось казнить его через повешение.
Почтенный священник прихода Гленоркьюхи случайно по церковным делам оказался в Дамбартоне в дни этих страшных событий. Он посетил своего несчастного прихожанина в тюрьме и убедился, что Хэмиш в самом деле человек глубоко невежественный, но отнюдь не закоренелый грешник, а ответы, которые он давал пастырю, когда тот завел с ним беседу на религиозные темы, заставили мистера Тайри горько пожалеть о том, что эта от природы чистая и благородная душа, к великому для нее несчастью, осталась столь дикой и неразвитой.
Уяснив себе подлинный характер и умонастроение юноши, почтенный пастырь предался глубоким и тягостным размышлениям о том, как, поддавшись влиянию дурной славы, которой пользовался род Мак-Тевишей, сам он проявил нерешительность и боязнь, и это помешало ему быть милосердным и вернуть заблудшую овцу в стадо праведных. Осуждая себя за малодушие в прошлом и боязнь подвергнуть себя опасности, дабы спасти бессмертную душу, добрый священник решил впредь не поддаваться робости и ценою любых усилий добиться от начальников Хэмиша если не отмены, то хотя бы отсрочки исполнения приговора, вынесенного заключенному, который теперь своей кротостью и вместе с тем силою духа возбуждал в нем живейшее сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26