После законника шел воин — капитан Мунго Мак-Терк, бывший лейтенант шотландского полка в отставке, и притом довольно давней. Вину он предпочитал крепкий пунш и er diem приканчивал — в чистом виде или в виде пунша — почти целую бутылку виски, если удавалось ею раздобыться. Он именовался защитником мира и спокойствия на том же основании, на каком констеблям, полицейским с Боу-стрит и тому подобным чинам, снабженным дубинками для проламывания голов и непременным и законным участникам любой драки и свалки, присваивается наименование блюстителей порядка. Основание это заключалось в том, что его доблесть принуждала других к осторожности. Капитан бывал главным третейским судьей при разборе тех пустых распрей, которые во всех подобных местах легко вспыхивают по вечерам и преспокойно улаживаются на утро, а подчас и сам заводил ссору, желая сбить спесь с какого-нибудь чрезмерно задиристого новоприезжего. Эта должность доставляла капитану Мак-Терку великое уважение обитателей Сент-Ронанских вод, ибо он был из тех, кто рад сразиться с первым встречным, кому отказать в этом нельзя было ни под каким предлогом, поединок с кем представлял значительную опасность (Мак-Терк не раз доказывал на деле, что умеет затушить свечу выстрелом из пистолета) и, наконец, столкновение с кем не приносило противнику ни чести, ни славы. Капитан всегда ходил в синем сюртуке с красным воротником, сохранял высокомерное молчание, заедал крошеный лук-порей куском сыра, а цветом лица напоминал копченую селедку.
Остается упомянуть еще пастыря — кроткого мистера Саймона Четтерли, который случайно попал на Сент-Ронанские воды с берегов то ли Кэма, то ли Айзиса и более всего гордился знанием греческого языка да своим любезным обхождением с дамами. По будним дням, как уже намекала тетушка Додз, сей преподобный джентльмен либо заседал за карточным столом, либо пребывал в бальном зале, в зависимости от того, кому в тот вечер он был нужен в качестве партнера — молодой девице или пожилой матроне. По воскресеньям же он читал молитвы в столовом зале — для всех, кто пожелает его слушать. Кроме того, он умел придумывать шарады и разгадывать загадки и был главным помощником мистера Уинтерблоссома по части изобретения запутанных и романтических маршрутов на холм, который высился позади отеля и на который зигзагами, словно ходы сообщений между траншеями, вели извилистые тропинки. С вершины его открывался чудесный вид, а тропинки, выбранные мистером Уинтерблоссомом и преподобным мистером Четтерли, поднимались в гору достаточно круто, чтобы джентльмен мог в качестве опоры предложить даме свою руку, а дама — принять ее, ничуть не нарушая приличий.
Числился в этом славном комитете еще один участник — мистер Майкл Мередит, которого мы можем назвать увеселителем, или, если угодно, местным Джеком Пудингом. Его делом было по мере сил отпускать шуточки и распевать забавные песенки. Однако, к несчастью, этот деятель вынужден был вскоре удалиться с Сент-Ронанских вод: позабыв, что на нем нет все-таки пестрого кафтана, гарантирующего права и привилегии шутовского сословия, он как-то отпустил остроту насчет мистера Мак-Терка. Шутка задела капитана за живое, и мистер Мередит уж сам рад был убраться хоть к черту на кулички. Где-то миль за десять от Сент-Ронана он нашел себе тайное убежище и теперь отсиживался там, выжидая, пока вмешательство его собратьев по высокому комитету поможет уладить дело.
Мы со всем доступным беспристрастием представили читателю джентльменов, правивших делами быстро растущего поселения. Каждый из них имел, разумеется, свои тайные симпатии: законник и воин втихомолку склонялись на сторону сквайра, а пастырь, мистер Мередит и мистер Уинтерблоссом предпочитали поддерживать леди Пенелопу. Таким образом, лишь один доктор Квеклебен, памятуя, вероятно, что джентльмены так же подвержены расстройствам желудка, как дамы — расстройствам нервной системы, оказывался единственным, кто и на словах и на деле хранил самый строгий нейтралитет. Но так как эти мужи совета принимали близко к сердцу судьбы всего предприятия и так как каждый из ник понимал, что его собственные выгоды, нужды и удовольствия в некоторой мере зависят от процветания поселка, они не позволяли своим личным пристрастиям влиять на их общественные обязанности и действовали каждый в своей сфере на благо и пользу общины.
Глава 4. ПРИГЛАШЕНИЕ
В углу картины подпись живописца.
Прайор
Шум, всегда возникающий при конце обеда и переходе из столовой в гостиную, наконец затих. Стук ножей, вилок и тарелок, суетливый топот деревенских увальней, прислуживавших за столом и то пинавших друг друга ногами, то препиравшихся в дверях, в которые они стремились выйти все трое зараз, звон разбитых рюмок и бокалов, в суматохе сброшенных на пол, громкие вскрики хозяйки и не громкая, но яростная брань хозяина, — все стихло. Тем из гостей, кто имел своих слуг, соответственные Ганимеды подали соответственные бутылки с остатками водки или вина, которые вышеназванные Ганимеды еще не допили с вечера. Прочие гости, уже приученные мистером Уинтерблоссомом к соблюдению такого обряда, терпеливо ожидали, пока собственные особые и многообразные нужды достойного председателя будут наконец удовлетворены. Его приказания выполняли опрятная молодая женщина и некий неуклюжий подросток, входившие в состав прислуги при гостинице однако мистер Уинтерблоссом не позволял им заняться ни одним из гостей, пока не будут, как говорит гимн:
Исполнены его потребы все.
— Дайна, а где же мой херес?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28